Хочу съесть твою поджелудочную - [40]

— А как ты объяснила другим — например, госпоже лучшей подруге, то есть Кёко, — что с тобой случилось?

— Сказала, что мне вырезают аппендицит. В больнице тоже согласились сохранить тайну. Друзья и так за меня здорово переживают, и мне всё труднее решиться сказать им правду. А ты, о [мой друг], несколько дней назад поваливший меня на кровать, что посоветуешь?

— Хм… По крайней мере госпоже лучшей подруге, Кёко, однажды сказать придётся. Но в конечном счёте мне следует уважать твоё решение, о та, кто несколько дней назад меня обнимала.

— Не напоминай! Позор один! Вот сдам тебя Кёко, пока жива, а ты будь паинькой и позволь себя убить.

— Желаешь превратить лучшую подругу в преступницу? Грешное дело.

— Кстати, почему «госпожа лучшая подруга»?

— Так я мысленно зову Кёко. По-дружески.

— А звучит как официальное обращение. Вроде «господина директора».

Она недоумённо пожала плечами. От обычной себя она, похоже, ничем не отличалась.

Сакура писала мне о своём состоянии, но, убедившись, что она на самом деле выглядит здоровой, я вздохнул с облегчением. Я боялся, что смерть внезапно решила поторопиться. Но, судя по увиденному, напрасно. Лицо Сакуры светилось от радости, движения были полны энергии.

Успокоившись, я достал из сумки новенькую, свежекупленную тетрадку.

— Ладно, перекусили, теперь можно и за учёбу.

— Ну-у! Расслабься, куда спешить?

— Ты сама попросила. К тому же ты тут только и делаешь, что расслабляешься.

Помимо того, чтобы увидеться с Сакурой после долгого перерыва, у меня был другой важный повод навестить её сегодня в больнице. Она попросила меня объяснить, что мы успели пройти на дополнительных занятиях за те несколько дней, пока она не ходила в школу. К её изумлению, я согласился сразу — она не ожидала от меня такой покладистости. Какое оскорбительное предубеждение.

Я вручил ей новую тетрадь, передал карандаш и изложил суть того, что нам преподавали на занятиях. Провёл сокращённый урок, вырезав то, что, по моим субъективным оценкам, запоминать было необязательно. Она внимательно меня выслушала. Через полтора часа, включавшие перерыв, моя имитация лекции закончилась.

— Спасибо, [мой друг]. Ты здорово объясняешь! Иди-ка ты в учителя.

— Не хочу. Почему ты всё время предлагаешь мне работу, где требуется общение с людьми?

— Наверное, потому, что сама хотела бы этим заниматься, если бы осталась в живых. Вот и пытаюсь подобрать себе замену.

— Ну и как мне теперь быть? Если наотрез откажусь, буду выглядеть негодяем.

Захихикав, она положила тетрадь и карандаш на коричневую прикроватную тумбочку. Там уже лежали журналы и томики манги. На такую деятельную особу, как она, больничная палата наверняка навевала скуку. Отсюда и странные танцы.

Настал полдень. Меня уведомили, что к обеду придёт её лучшая подруга, и я собирался уйти около двенадцати. Когда я сообщил об этом Сакуре, она пригласила остаться: «Поболтаешь с нами, девочками», но я вежливо отказался. Изображая учителя, я порядком проголодался, а главное — убедился, что с ней ничего плохого не случилось, и на сегодня с меня было достаточно.

— Пока не ушёл, я покажу тебе фокус.

— Уже чему-то научилась?

— Только самому простому. Хотя осваиваю сразу несколько.

Она продемонстрировала карточный фокус. Не глядя, угадала выбранную мной карту, и, по-моему, довольно ловко, если учесть, как мало она практиковалась. Я фокусы не изучал, поэтому, в чём секрет, — не догадался.

— В следующий раз будет кое-что посложнее. Надейся и жди!

— Надеюсь и жду, что твоим последним трюком станет побег из горящего ящика.

— В смысле — при кремации? He-а, не выйдет!

— Ох уж эти твои шуточки…

— Сакура-а! Как дела?.. Опять ты?!

Услышав оживлённое восклицание, я невольно обернулся. Бодро влетевшая в палату лучшая подруга, скривившись, смотрела на меня. Похоже, со своим отношением ко мне она определилась. Если так пойдёт, просьба Сакуры о том, чтобы после её смерти я поладил с Кёко, станет невыполнимой.

Поднявшись со стула, я коротко попрощался с Сакурой и решил двигать домой. Подруга таращилась на меня с очевидной неприязнью, и я старался не встречаться с ней взглядом. «Не смотрите диким зверям в глаза», — советовали в телепередаче о животных, которую показывали вчера вечером.

Однако моё благое пожелание, чтобы нам, существам различных видов, разойтись миром, сидевшая на кровати Сакура не учла — она вспомнила и озвучила нечто ужасное:

— [Мой друг], а как там одолженные тебе штаны и куртка моего брата?

— О…

Я никогда ещё так не проклинал свою рассеянность. Одежда её брата лежала у меня в сумке, только я забыл, что собирался сегодня её вернуть.

Но что уж теперь говорить.

Я обернулся и увидел, что Сакура хитро улыбается, а её подруга, переместившаяся к кровати, выглядит совершенно ошарашенной. Стараясь по мере сил не показывать своё волнение, я достал из сумки виниловый пакет с одеждой и отдал его Сакуре.

— Спасибки!

Всё с той же хитрой ухмылкой она посматривала то на меня, то на подругу. Я тоже мельком глянул на подругу. Наверное, и во мне сидело глупое желание увидеть что-нибудь поистине жуткое. Кёко уже оправилась от шока и теперь смотрела на меня взглядом, вполне способным убить. Мне даже показалось, что я услышал утробный львиный рык.