Хочу съесть твою поджелудочную - [37]

— Тогда объясни — какие? Вы вдвоём ходите обедать, вдвоём путешествуете! Сегодня ты один пошёл к ней в гости, об этом весь класс знает! С чего вдруг ты везде за ней таскаешься?

Мне стало немного интересно, откуда он узнал про путешествие.

— По-моему, «везде таскаешься» — выражение неточное. Впрочем, сказать, что я с ней встречаюсь, — проявить спесь, а что она встречается со мной — поскромничать. «Встречаемся» не всегда означает «любим». — Заметив, как изменилось его лицо при слове «встречаемся», я добавил: — В общем, у нас не те отношения, о которых думаешь ты или наши одноклассники.

— И всё же Сакура проводит время с тобой.

— Это да.

— С неуживчивым, угрюмым типом вроде тебя!

Я не особо возражал против этой характеристики моей натуры, высказанной с заметным отвращением. Таким я выглядел и таким, похоже, был.

Я и сам хотел знать, почему Сакура проводит время со мной. Она назвала меня единственным человеком, кто привносит в её жизнь правду и обыденность, и, похоже, это было недалеко от истины, но мне и такой ответ казался недостаточно точным.

Так что я упрямо молчал. У старосты в глазах полыхал огонь, но его лицо застыло. Он просто стоял под дождём.

Молчание затянулось. Настолько, что я решил, будто разговор окончен. Вероятно, мой собеседник осознал, насколько несправедлив его гнев, и, как и я недавно, преисполнился сожаления. А может, и нет. Вряд ли при его слепоте он мог разобраться в собственных чувствах.

Другими словами, разницы никакой. «Что теперь толку пялиться друг на друга», — решил я и повернулся к нему спиной. Предполагая, что он лишь проводит меня взглядом. Или же мне просто хотелось поскорее остаться одному. Тоже вариант. На мои действия это всё равно не влияло.

Если хорошенько подумать, о слепоте влюблённых людей я знал только по книгам, люди никогда не раскрывали мне душу, и было бы самонадеянным считать, будто я могу предсказать поступки живого человека. Литературные персонажи отличаются от настоящих людей. Выдуманные истории отличаются от реальности. В жизни всё не так красиво и благородно, как в романах.

Я зашагал по безлюдной улице, а в спину мне упирался пронзительный взгляд. Я не оборачивался. Никто бы от этого не выиграл. Мне бы хотелось, чтобы парень за моей спиной уяснил: Сакуре не может нравиться человек, который считает отношения между людьми математическим уравнением. Но моему желанию не суждено было сбыться.

Я не ведал, что людей ослепляет не только любовь, но и размышления, и потому не замечал, что староста погнался за мной, пока его рука не сомкнулась на моём плече.

— Стой!

Я нехотя повернул голову. Недоразумение или нет, но его поведение меня немного напугало. Хотя я и не подал вида.

— Мы ещё не договорили!

Если подумать, пожалуй, я и сам завёлся. Всё-таки первый в жизни опыт того, что называют ссорой. Полагаю, столкновение чувств выбило ту часть меня, что заведовала рациональным мышлением.

С языка сорвались слова, очевидно, призванные оскорбить противника:

— Я тебе кое-что объясню, а ты послушай. Ещё пригодится.

Глядя ему прямо в глаза, я сказал, рассчитывая всадить нож поглубже в сердце:

— Она ненавидит настырных людей. Таким вроде был её прежний парень.

Лицо старосты, которое я напоследок успел рассмотреть вблизи, исказилось так, как ни разу не искажалось за эти несколько минут. Я не понял, что означало это выражение, но было уже неважно. От понимания результат бы не изменился.

Получив резкий удар в левый глаз, я пошатнулся и с размаха плюхнулся задом на мокрый асфальт. Дождь немедленно пропитал школьную форму. Вырвавшись из рук, открытый зонт с нелепым стуком откатился в сторону. Вместе с ним на землю улеглась и сумка. Удивившись происходящему со мной, я сразу же посмотрел на старосту. Левый глаз видел плохо — всё расплывалось.

Хоть и в общих чертах, я понял только одно: ко мне применили насилие. Потому что сами по себе люди не падают.

— Это я-то настырный?! Я?!

Он смотрел на меня, но слова определённо предназначались кому-то другому. Я понял, что наступил ему на больную мозоль. Пытаясь ранить другого, я пострадал сам. «И поделом», — глубоко раскаялся я.

Кажется, меня ударили впервые в жизни. Очень больно, кстати. Я знал, куда пришёлся удар, но заныло почему-то в самом сердце. Если так пойдёт, оно может разорваться.

По-прежнему сидя на земле, я смотрел на старосту снизу вверх. Зрение к левому глазу пока не вернулось.

Староста не заявлял об этом явно, и мне не стоило спешить с выводами, но, скорее всего, на меня надменно взирал тот самый бывший парень Сакуры.

— Такие, как ты, должны держаться подальше от Сакуры!

С этим словами он вытащил из кармана какой-то смятый комок и бросил мне. Развернув его, я узнал свою пропавшую закладку. Понятно. Всё встало на свои места.

— Так это был ты.

Он не ответил.

Я считал, что его правильно очерченное лицо отражает миролюбивый характер. Когда он проводил собрание, стоя перед всем классом, или заходил в библиотеку за книгами, он всегда одаривал окружающих дежурными улыбками. Я не знал, что творится у него внутри, видел лишь тщательно подготовленный образ, предназначенный для показа миру. Как всегда — важна не внешность, а суть.