Хочу отдохнуть от сатиры… - [14]

Сколько вздорных – пеших и верхом,

С багажом готовых междометий

Осаждало в Ялте милый дом…

День за днем толклись они, как крысы,

Словно был он мировой боксер.

Он шутил, смотрел на кипарисы

И, прищурясь, слушал скучный вздор.

Я б тайком пришел к нему иначе:

Если б жил он, – горькие мечты! —

Подошел бы я к решетке дачи

Посмотреть на милые черты.

А когда б он тихими шагами

Подошел случайно вдруг ко мне, —

Я б, склонясь, закрыл лицо руками

И исчез в вечерней тишине.

1922

Стихотворения 1908–1914 годов, не вошедшие в книги

Иногда

      Муть разлилась по Неве…

      Можно мечтать и любить.

      Бесы шумят в голове, —

      Нечем тоску напоить.

Баржи серы, солнца – нет – пляшет газа бледный свет,

Ветер, острый и сырой, скучно бродит над водой,

Воды жмутся и ворчат и от холода дрожат.

      Выйди на площадь, кричи:

      – Эй, помогите, тону!

      Глупо и стыдно. Молчи

      И опускайся ко дну.

Дождь частит. Темно, темно. Что в грядущем – все равно,

Тот же холод, тот же мрак – все не то и все не так,

Яркий случай опоздал – дух не верит и упал.

      Дома четыре стены —

      Можешь в любую смотреть.

      Минули лучшие сны,

      Стоит ли тлеть?

1908

Из дневника выздоравливающего

После каждой привычно-бессмысленной схватки,

Где и я и противник упрямы, как бык,

Так пронзительно ноют и стынут лопатки

И щемит словоблудный, опухший язык.

Мой противник и я квартируем в России,

И обоим нам скучно, нелепо, темно.

Те же самые вьюги и черные Вии

По ночам к нам назойливо бьются в окно.

Отчего же противник мой (каждый день новый)

Никогда не согласен со мной – и кричит?

Про себя я решаю, что он безголовый,

Но ведь он обо мне то же самое мнит?

О, как жалко погибших навеки мгновений,

И оторванных пуговиц в споре крутом!

Нынче ж вечером, только застынут ступени,

Я запру свои двери железным болтом.

Я хочу, чтобы мысль моя тихо дозрела,

Я люблю одиночество боли без слов.

Колотись в мои двери рукой озверелой

И разбей свои руки ленивые в кровь!

Не открою. Спорь с тумбой в пустом переулке.

Тот, кто нужен, я знаю, ко мне не придет.

И не надо. Я с чаем сам съем свои булки…

Тот, кто нужен, пожалуй, в Нью-Йорке живет.

Беспокойный противник мой (каждый день новый),

Наконец-то я понял несложный секрет —

Может быть, ты и я не совсем безголовы,

Но иного пути, кроме этого, нет:

Надо нам повторить все ошибки друг друга,

Обменяться печенкой, родней и умом,

Чтобы выйти из крепко-закрытого круга

И поймать хоть одно отраженье в другом.

И тогда… Но тогда ведь я буду тобою,

Ты же мной – и опять два нелепых борца…

О, видали ли вы, чтоб когда-нибудь двое

Понимали друг друга на миг до конца?!

После каждой привычно-бессмысленной схватки,

Исказив со Случайным десяток идей,

Я провижу… устройство пробирной палатки

Для отбора единственно-близких людей.

1910

Опять и опять

(Элегия)

Нет впечатлений! Желтые обои

Изучены до прошлогодних клякс.

Смириться ль пред навязанной судьбою,

Иль ржать и рваться в битву, как Аякс?

Но мельниц ветряных ведь в городе не сыщешь

(И мы умны, чтоб с ними воевать),

С утра до вечера – зеваешь, ходишь, свищешь,

Потом, устав, садишься на кровать…

Читатель мой! Несчастный мой читатель,

Скажи мне, чем ты жил сегодня и вчера?

Я не хитрец, не лжец, и не предатель —

И скорбь моя, как Библия, стара.

Но ты молчишь, молчишь, как институтка:

И груб и нетактичен мой вопрос.

Я зол, как леопард, ты кроток, словно утка,

Но результат один: на квинту меч и нос!

Привыкли к Думе мы, как к застарелой грыже,

В слепую ночь слепые индюки

Пусть нас ведут… Мы головы все ниже

Сумеем опускать в сетях родной тоски.

И, сидя на мели, в негодованье чистом,

Все будем повторять, что наша жизнь дика,

Ругая Меньшикова наглым шантажистом

И носом в след его все тыча, как щенка.

Но, к сожаленью, он следит ведь ежедневно,

И господа его не менее бодры…

Что лучше: нюхать гниль и задыхаться гневно,

Иль спать без просыпа на дне своей норы?

Позорна скорбь! Мне стыдно до безумья,

Что солнце спряталось, что тучам нет конца, —

Но перед истиной последнего раздумья

Мне не поднять печального лица.

1910

«…Крутя рембрандтовской фигурой…»

Крутя рембрандтовской фигурой,

Она по берегу идет.

Слежу, расстроенный и хмурый,

А безобразники-амуры

Хохочут в уши: «Идиот!»

Ее лицо белее репы,

У ней трагичные глаза…

Зачем меня каприз нелепый

Завлек в любовные вертепы —

Увы, не смыслю ни аза!

Она жена, – и муж в отлучке.

При ней четыре рамоли,

По одному подходят к ручке —

Я не причастный к этой кучке,

Томлюсь, как барка на мели.

О лоботряс! Еще недавно

Я дерзко женщин презирал,

Не раз вставал в борьбе неравной,

Но здесь, на даче, слишком явно —

Я пал, я пал, я низко пал!

Она зовет меня глазами…

Презреть ли глупый ритуал?

А вдруг она, как в модной драме,

Всплеснет атласными руками

И крикнет: Хлыщ! Щенок! Нахал!!

Но пусть… Хочу узнать воочью:

«Люблю тебя и так и сяк,

Люблю тебя и днем и ночью…»

Потом прибегну к многоточью,

Чтоб мой источник не иссяк.

Крутя рембрандтовской фигурой,

Она прошла, как злая рысь…

И, молчаливый и понурый,

Стою на месте, а амуры

Хохочут в уши: обернись!

1908, Гунгербург

Книги

      Есть бездонный ящик мира —

      От Гомера вплоть до нас.

      Чтоб узнать хотя б Шекспира,

      Надо год для умных глаз.

Как осилить этот ящик? Лишних книг он не хранит.