«Хочется взять все замечательное, что в силах воспринять, и хранить его...»: Письма Э.М. Райса В.Ф. Маркову (1955-1978) - [29]

Шрифт
Интервал

Как видите — и я не оптимист. Но решил лучше сдохнуть, чем сдаться.

Что же касается «дел», то библиотека, как таковая, меня не пугает. Я и тут, во Франции, этим делом уже свыше десяти лет промышляю. Но я опасаюсь застрять в одном из сих достопочтенных учреждений с 8-часовым рабочим днем до… второго пришествия и, таким образом, потерять возможность что-либо иное делать, стоящее или нет. Тогда как преподавание, все-таки, оставляет свободными летние каникулы и еще разные отдушины, дающие возможность «публиковать» и, вообще, организовываться.

Я и тут работаю только полдня, но выходит тришкин кафтан, потому что суммы, таким образом выколачиваемой, на жизнь не хватает (даже на эмигрантскую), и приходится пополнять бюджет за счет свободной половины дня. Проблема — во времени.

Что же касается преподавания, то, как ни отнестись к нему добросовестно (а я иначе и не собираюсь) — подготовка лекций сама по себе есть работа, одновременно могущая быть использованной для других целей.

Кроме того, я бы согласился на библиотеку, если бы было возможно просидеть в оной 2–3 года и освоиться за это время с языком и со страной (многие европейцы жалуются на «de’paysement» — французское слово, означающее прибл<изительно> отчужденность) с тем, чтобы потом, подготовив работу-другую, иметь возможность приступить к преподаванию, или, напр<имер>, к исследовательской работе, или еще к чему.

Но я-то как раз и слыхал, будто в США библиотечная работа дисквалифицирует человека для всего прочего и что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем библиотекарю в США в царство небесное научного исследования.

Не знаю, правда ли это — сужу по отрывочным сведениям издалека и рад был бы узнать на этот счет Ваше личное мнение.

А пока — будьте здоровы и не давайте Калифорнии собой позавтракать. У нее-то аппетит хороший, а вот Вы не давайтесь.

Искренне Вам преданный и сочувствующий, но и верящий в Вас

Э. Райс

Е. RAIS 5 r Gudin Paris XVIе

18

Париж 18-1-63

Дорогой Владимир Федорович.

«Monostiches» Лошака[149] (видно, он по происхождению наш российский «лошак» и есть!) — я заказал у моего французского книжника, и он их ищет. А найдет ли и когда — знать нельзя, потому что книга стала редкостью. И влететь может дороговато, но… дело случая. Авось вывезет.

Если интересуетесь этим вопросом, то могу Вам указать на румынского поэта Ion Pillat, у которого тоже имеется сборник стихотворений в одну строчку: «Роете intr'un vers»[150], по-моему, намного талантливее, чем у Лошака. Достать эту книгу — невозможно, но в американских библиотеках она, несомненно, найдется, а переводчик с румынского, из эмигрантов — еще легче. Вашей же статье всякой, особенно по-русски, я всегда рад, и до сих пор ни одной не интересной не было.

Хорошо было бы, и чтобы Ваша история футуризма вышла по-русски[151] — пусть ее потом американцы, немцы или французы переводят на свои языки — Вам от этого была бы только польза — престиж автора, книга которого переведена — всегда выше.

Если «спорить» не желаете (а именно русские довели спор до степени искусства. Иностранцы спорить не умеют и не любят. Он у них легко вырождается в ссору. Они предпочитают говорить друг другу пустые любезности) и, след<овательно>, даже диалога не хотите, то, пожалуй, лучше подождем личную встречу, которую я не только «зову», но и начинаю как-то ощущать. Только «высокий-то чин» Вы все-таки «снискали». Вот Вы сами пишете, что Вас зовут то в Нью-Йорк, то еще куда, и Вашу подпись встречаю во всяких солидных литературных справочниках и т. п. Конечно, это только «чин», т. е. суета и не в этом дело, но в соприкосновении с русской молодежью, с опасностью для жизни выпускающей «Синтаксис»[152], и «Феникс»[153], и «Тарусские страницы»[154], и мн<огое> др<угое> — Вы сможете зажечь настоящий огонь. Я в этом уверен.

А Ваша требовательность к себе и самоанализ — все это такое русское! Вот только сплин (хандру) Вам бы преодолеть. И это возможно. Но об этом трудно письмом — я бы предпочел для этого личную встречу. Чтобы не оставаться голословным, укажу Вам grosso modo на буддизм, на его умственную дисциплину, но не только на буддизм — такого (и хорошего, но есть и плохое, как и всюду, как и плохие стихи) есть много. И это отнюдь не требует веры в Бога, а польза может быть для Вас большая.

Что же касается моих поисков работы, за содействие которым весьма Вам благодарен, то это так: ни возраста, ни библиотеки, ни львов, ни тигров, ни прочей дребедени, в сущности, бояться нечего. Дело не в препятствиях, а в самом себе. Если Вы видите какую-нибудь возможность «зацепиться» с шансами на развитие в дальнейшем — буду Вам благодарен, если устроите, или хоть сообщите, или — порекомендуете и т. п. (смотря по обстоятельствам). А там видно будет. Моя беда в том, что я об Америке ничего не знаю, кроме ее поэзии и нескольких слоняющихся по Парижу балбесов — не знаю просто, как за дело взяться — с чего начать. А что я по части русской культуры могу принести пользу, думаю, что Вы понимаете. Только как сделать, чтобы это поняли также те, от кого работа зависит. Да, Вы правы: надо «не унывать, искать и ждать».


Еще от автора Владимир Фёдорович Марков
«…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)

1950-е гг. в истории русской эмиграции — это время, когда литература первого поколения уже прошла пик своего расцвета, да и само поколение сходило со сцены. Но одновременно это и время подведения итогов, осмысления предыдущей эпохи. Публикуемые письма — преимущественно об этом.Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) — человек «незамеченного поколения» первой волны эмиграции, поэт, критик, мемуарист, принимавший участие практически во всех основных литературных начинаниях эмиграции, от Союза молодых поэтов и писателей в Париже и «Зеленой лампы» до послевоенных «Рифмы» и «Русской мысли».


«…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма И.В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1956-1975)

Переписка с Одоевцевой возникла у В.Ф. Маркова как своеобразное приложение к переписке с Г.В. Ивановым, которую он завязал в октябре 1955 г. С февраля 1956 г. Маркову начинает писать и Одоевцева, причем переписка с разной степенью интенсивности ведется на протяжении двадцати лет, особенно активно в 1956–1961 гг.В письмах обсуждается вся послевоенная литературная жизнь, причем зачастую из первых рук. Конечно, наибольший интерес представляют особенности последних лет жизни Г.В. Иванова. В этом отношении данная публикация — одна из самых крупных и подробных.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.


«…Мир на почетных условиях»: Переписка В.Ф. Маркова с М.В. Вишняком (1954-1959)

Оба участника публикуемой переписки — люди небезызвестные. Журналист, мемуарист и общественный деятель Марк Вениаминович Вишняк (1883–1976) наибольшую известность приобрел как один из соредакторов знаменитых «Современных записок» (Париж, 1920–1940). Критик, литературовед и поэт Владимир Федорович Марков (1920–2013) был моложе на 37 лет и принадлежал к другому поколению во всех смыслах этого слова и даже к другой волне эмиграции.При всей небезызвестности трудно было бы найти более разных людей. К моменту начала переписки Марков вдвое моложе Вишняка, первому — 34 года, а второму — за 70.


«…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962)

На протяжении десятилетия ведя оживленную переписку, два поэта обсуждают литературные новости, обмениваются мнениями о творчестве коллег, подробно разбирают свои и чужие стихи, даже затевают небольшую войну против засилья «парижан» в эмигрантском литературном мире. Журнал «Опыты», «Новый журнал», «Грани», издательство «Рифма», многочисленные русские газеты… Подробный комментарий дополняет картину интенсивной литературной жизни русской диаспоры в послевоенные годы.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.


О поэзии Георгия Иванова

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Гурилевские романсы

Георгий Иванов назвал поэму «Гурилевские романсы» «реальной и блестящей удачей» ее автора. Автор, Владимир Федорович Марков (р. 1920), выпускник Ленинградского университета, в 1941 г. ушел добровольцем на фронт, был ранен, оказался в плену. До 1949 г. жил в Германии, за­тем в США. В 1957-1990 гг. состоял профессором русской литературы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, в котором он живет до сих пор.Марков счастливо сочетает в себе одновременно дар поэта и дар исследователя поэзии. Наибольшую известность получили его работы по истории русского футуризма.


Рекомендуем почитать
Воспоминания о Бабеле

В основе книги - сборник воспоминаний о Исааке Бабеле. Живые свидетельства современников (Лев Славин, Константин Паустовский, Лев Никулин, Леонид Утесов и многие другие) позволяют полнее представить личность замечательного советского писателя, почувствовать его человеческое своеобразие, сложность и яркость его художественного мира. Предисловие Фазиля Искандера.


Вводное слово : [О докторе филологических наук Михаиле Викторовиче Панове]

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Василий Гроссман. Литературная биография в историко-политическом контексте

В. С. Гроссман – один из наиболее известных русских писателей XX века. В довоенные и послевоенные годы он оказался в эпицентре литературных и политических интриг, чудом избежав ареста. В 1961 году рукописи романа «Жизнь и судьба» конфискованы КГБ по распоряжению ЦК КПСС. Четверть века спустя, когда все же вышедшая за границей книга была переведена на европейские языки, пришла мировая слава. Однако интриги в связи с наследием писателя продолжились. Теперь не только советские. Авторы реконструируют биографию писателя, попутно устраняя уже сложившиеся «мифы».При подготовке издания использованы документы Российского государственного архива литературы и искусства, Российского государственного архива социально-политической истории, Центрального архива Федеральной службы безопасности.Книга предназначена историкам, филологам, политологам, журналистам, а также всем интересующимся отечественной историей и литературой XX века.


Достоевский и его парадоксы

Книга посвящена анализу поэтики Достоевского в свете разорванности мироощущения писателя между европейским и русским (византийским) способами культурного мышления. Анализируя три произведения великого писателя: «Записки из мертвого дома», «Записки из подполья» и «Преступление и наказание», автор показывает, как Достоевский преодолевает эту разорванность, основывая свой художественный метод на высшей форме иронии – парадоксе. Одновременно, в более широком плане, автор обращает внимание на то, как Достоевский художественно осмысливает конфликт между рациональным («научным», «философским») и художественным («литературным») способами мышления и как отдает в контексте российского культурного универса безусловное предпочтение последнему.


Анна Керн. Муза А.С. Пушкина

Анну Керн все знают как женщину, вдохновившую «солнце русской поэзии» А. С. Пушкина на один из его шедевров. Она была красавицей своей эпохи, вскружившей голову не одному только Пушкину.До наших дней дошло лишь несколько ее портретов, по которым нам весьма трудно судить о ее красоте. Какой была Анна Керн и как прожила свою жизнь, что в ней было особенного, кроме встречи с Пушкиным, читатель узнает из этой книги. Издание дополнено большим количеством иллюстраций и цитат из воспоминаний самой Керн и ее современников.


Остроумный Основьяненко

Издательство «Фолио», осуществляя выпуск «Малороссийской прозы» Григория Квитки-Основьяненко (1778–1843), одновременно публикует книгу Л. Г. Фризмана «Остроумный Основьяненко», в которой рассматривается жизненный путь и творчество замечательного украинского писателя, драматурга, историка Украины, Харькова с позиций сегодняшнего дня. Это тем более ценно, что последняя монография о Квитке, принадлежащая перу С. Д. Зубкова, появилась более 35 лет назад. Преследуя цель воскресить внимание к наследию основоположника украинской прозы, собирая материал к книге о нем, ученый-литературовед и писатель Леонид Фризман обнаружил в фонде Института литературы им.