Хмурый - [28]

Лис с Аборигеном переглянулись. Хмурый посмотрел на них и произнес:

— Вот что я скажу вам парни! Для меня не существует закона, по которому я должен проявлять милосердие к раскаявшемуся маньяку. Этот ботаник изувечил своими экспериментами тысячи жизней. А когда его собственная жизнь оказалась под угрозой, он, вдруг, раскаялся. Если его отпустить, то он понял бы только одно, что в Зону ходить не надо. Стал бы посылать других. А жизни других людей, в отместку за пережитое, стал бы калечить не тысячами, а десятками тысяч. Я даже на комариную струю не сомневаюсь в правильности моего решения.

— Наверное ты прав. Просто, как-то, не того.

— Ладно, Лис, проехали. Давайте ложитесь. Я посторожу. До рассвета еще уйма времени.

— Может мы с Аборигеном по очереди…

— Оба быстро залегли! Мне воспоминания тормошить надо.

Друзья не стали спорить. Да и бесполезно. Все равно он сделает так, как решил. Это они усвоили, хоть и знали его всего ничего.

Хмурый прислонился к камню спиной и стал прислушиваться к ночной жизни Зоны. Ночь была темная. Хотя не бывает такой темноты, к которой нельзя привыкнуть. Чуток рассказывал, что где-то бывают белые ночи. Совсем белые — как день, только, как бы, серые. Трудно представить. Хмурый, сначала, пробовал представить белую ночь, а потом понял, что Чуток его разыгрывает. Он не обижался на розыгрыши. Он понимал, что они нужны, а порой просто необходимы, чтобы не свихнуться, чтобы остаться человеком. Еще Чуток рассказывал, что по ночам, там, откуда он родом, очень красиво поют птицы. Правда Чуток так и не вспомнил, откуда он родом. На счет птиц, Хмурый не спорил. Все может быть. Соловей говорил, что Скрипач хорошо поет.

К нему тихо подсел Лис.

— Абориген уже дрыхнет. Пусть поспит. Ему сегодня досталось. Ты знаешь? Он хотел бежать к тебе на выручку, когда услышал стрельбу.

— Лис! Ты, когда-нибудь, видел белые ночи?

— В Котласе видел. Пол года в летной части ошивался. Сначала обалдел, а потом озверел. Не уснешь ведь ни хрена.

— Не врал Чуток. А слышал как птицы поют?

— А то! Это сколько угодно. Красиво поют. Заслушаешься. Правда есть птички еще те! Голос подаст — убил бы к чертовой матери. Видел я одну такую в зоопарке. Павлином называется. Лучше железом по стеклу, чем слушать его пение. Зато выглядит красиво. Хотя? Кто его знает, что красиво, а что нет? Я, например, в детстве лягушек любил. Бывало, сидишь у пруда, и смотришь на них. Часами мог сидеть. Или, вот, возьми льва, там, тигра. Красавцы! Правда встретишься с ними на узкой дорожке, так страшнее зверя нет. Вот и разберись — что красиво, а что нет. А знаешь сколько ребятишек толпятся, в зоопарке, у бегемота? Тьма! И не оттащишь их! Смотрят, смеются, готовы пролезть к нему через прутья. А посади этих ребятишек у подиума и выведи к ним всех этих «мисс вселенных» «королев красоты» — знаешь какой рев поднимут. А это говорит о том, что им не красоту вывели на подиум, а предмет для плотских утех. Короче игрушки для взрослых. А они еще не доросли. А значит красотой здесь и не пахнет. Правда есть у каждого человека свой эталон красоты! Каждый считает, что его мама, самая красивая в мире. Значит — хочешь быть красивой, надо рожать детей, а не шастать по подиуму.

Лис замолчал и закурил.

— Лис. А как выглядит бегемот?

— Ну-у. Глыба мяса, обтянутая толстой кожей, здоровая пасть с большими, редкими зубами. Постоянно сидит по уши в воде.

— Как лягушка?

— Точно! А я думаю, что это я бегемота вспомнил! Я, ведь, тогда почти час у бегемота проторчал. Красивый, он, бегемот. Вот только, что в нем красивого, этого я не могу сказать.

— А ты сам откуда родом?

— Из Александрова. Есть такой городок во Владимирской области.

— А родители, твои, там?

— Да нет их уже. Погибли. Глупо, все, как-то. Поехали в Москву на рынок. Хотели одежду подешевле купить. На рынке крыша рухнула. Вот такая смерть. Мне через месяц сообщили. Приехал. В квартире чурек. Беженец. Не понял!? А он мне бумагу тычет, мол, квартиру купил у города. Ха! А я думал, что беженец, это когда в одних трусах. Я ему на руках объясняю, что у меня горе, что спать я буду здесь, в своей квартире. Он оделся, подобрал с пола свои зубы и ушел. А ночью, ОМОН, на чай примчался. Назначили мне адвоката. Он мне объяснил, что квартира не приватизирована, что против города мне не потянуть, что там такие люди замешаны, что о-го-го. Короче предлагает решить все полюбовно. Я думаю, а действительно, законы таковы, что правды не добьешься. Согласился на мировую. Чурек заявление забрал. В часть приехал, а там мне большую честь оказывают. Для дальнейшего прохождения службы, вы направляетесь к Зоне Чернобыльской аварии, в составе миротворческого контингента. Другими словами — ваше место у параши. А дальше ты знаешь.

— Знаю.

Они замолчали. Закурили. Задумались.

Вдруг Хмурый встал и начал вглядываться в темноту. Лис тоже поднялся, сжимая автомат. Хмурый посмотрел на него и тихо произнес.

— Убери автомат и у Аборигена забери, а то пальнет спросонья.

— Кто там?

— Холода нет, значит друзья или нейтралы. Идут направленно к нам. Сейчас выйдут из кустов и узнаем.

Лис пошел к Аборигену. Он взял его автомат и повернулся к Хмурому. Тот удалялся в сторону кустов.