Хмурь - [36]

– Ты ведь нас в беду не затащишь? – спрашиваю я, и Тень урчит, щурит наглые зеленые глазищи. Морда у него хитрая до ужаса, но она всегда такая.

Конечно, в случае чего от патруля мы сбежим: у меня есть Пёрышко – настоящее, выданное Хрычом, а не из моей «потерянной» и «найденной» коробки, а Тень – он тренирован нырять на Хмарьку вслед за нами, но… Но жутко мне от нее после того, что случилось, и вот хоть ты тресни. Не хочу приходить туда снова.

– Вообще-то, я теперь всего боюсь, – говорю я дракошке. Он воинственно хлещет хвостом из стороны в сторону, потому как защитник. А я повторяю, – боюсь. Не знаю, куда мне теперь приткнуться. Хоть со скалы сигай, чтобы не мучиться.

Водный краераздел мы пересекли через три дня пути. К нему доехали просёлками, лесами, заброшенными тропами: Тень – умный животный, понимает, что ему нельзя попадаться на глаза людям, обходит большие дороги. В обычное время я бы млела от этой тиши, красоты и свободы, от зеленых холмов насколько глаз хватает, от лесов с вкусным грибным запахом, от теплых маленьких речушек, в которых я бултыхалась вволю, смывая с себя дорожный пот и тревогу. Но на берегу я снова начинала думать о всяком и грызть ногти.

Вот бы Тень тащил нас в другую сторону, к Средьземному озеру! Мы могли бы доплыть до него по рекам, чтоб вода уносила мой страх до того, как он закрепится в голове!

Когда вокруг нас вырос энтайский ночной лес с огроменными мохнатыми деревьями, я подумала: надо же, самый страх только начинается, а я уже устала бояться. Просто до тошноты.

Накер

Понятия не имею, как это получилось.

Я думал, что кровь и «бом-м» смогут погрузить меня на Хмурую сторону достаточно глубоко, чтобы узнать у неё, где держат Гнома и отнятые у него фляги с Пёрышком. Я просто был в отчаянии и не придумал ничего более вразумительного. Но то, что творилось со мной в последнее время от крови и «бомов», наводило на мысль, что Хмурая сторона – нечто большее, чем мы привыкли думать, что эхо её мы можем слышать даже в солнечном мире.

Словом, я надеялся, что вместе кровь и «бом-м» сработают как надо – ну, они сработали. До того сработали, что никакое Пёрышко мне не понадобилось, и теперь я пробираюсь по энтайскому лесу во главе балагана: ошалелый Гном, взъерошенная Туча, икающий от собственной решимости Псина.

– Накер, подожди, – задыхаясь, просит Туча, но я не могу ждать, я хочу немедленно оказаться в тысяче попрычей от этого места. Никого за собой не тащу, вообще-то.

Гном подхватывает Тучу на руки, и все снова несутся по лесу за мной, за самым главным бараном. Воздух влажный, густой, пахнет подгнившей корой и наступающим утром, толстый ковер опавших листьев разъезжается под ногами, на лицо и волосы налипли лохмы паутины. Обе луны скрыты облаками, а может, гривастыми головами деревьев, почти такими же высокими, как облака.

Далеко за спиной остались распахнутые двери испытария, несколько десятков женщин и варчих, да еще трое мужчин. И открытые двери других камер – с теми, кто не может идти.

Надеюсь, оставшимся на ногах людям и варкам достанет ума не причитать рядом с полумертвыми «испытуемыми», а со всей возможной скоростью двигаться в сторону Подкамня. Пока еще есть время: до рассвета деревяшки будут дремать в своих чанах.

– Почему мы идем на юг? – слышу прерывающийся голос Псины сквозь хруст веток. – Подкамень же ближе!

Почему, почему! Дурацкий вопрос! Потому что я хочу немедленно рассказать про энтайцев наставникам, чтобы они рассказали земледержцу, чтобы тот сжёг этот лес ко мраковой матери, вот почему! И еще я чувствую, что Хмурая сторона выжидает, что она так легко выпустила меня в солнечный мир лишь потому, что мне нужно было сбежать из испытария.

Надеюсь, я навсегда забуду то, что видел, открывая двери камер. И что все другие тоже забудут. И что Энтая когда-нибудь сгорит белым пламенем, и все деревяшки тоже сгорят в своих чанах или еще где-нибудь.

От каждого движения в мое тело вонзаются раскаленные жала боли, я не могу толком расправить плечи и разогнуть спину, горят распухшие руки и ноги. Даже вновь обретенный меч, такой нужный и важный, мешает, вполне ощутимо креня меня на сторону. Я хочу просто свернуться кренделем под деревом и ничего не знать – но эта же боль кнутом гонит меня вперед. Стволы деревьев очень толстые, плохо различимые в ночной темени, и мне кажется, будто за каждым из них прячется по паре-тройке тощих высоких энтайцев. Что они поджидают нас впереди и нагоняют сзади, а деревья им помогают, заступая несуществующую тропу. Звезды были видны только над поляной у испытария, теперь они закрыты кронами деревьев, и небо над нами – черно-зеленые листья неестественной пушистости. Мне кажется, что мы сбились с пути и сделали круг, что вот-вот перед нами вырастет знакомая поляна, и энтайцы с задорным хохотом погонят нас обратно по камерам.

И так ли важно, что деревяшки не умеют смеяться.

Я верчу головой то туда, то сюда, потому что все время мне чудится какое-то движение, и при этом продолжаю нестись вперед почти бегом, едва поглядывая под ноги.

И замечаю черно-зубастую тень в последний миг, когда она уже летит на меня, чтобы повалить наземь и ощериться огромными зубами прямо в лицо.