Хлеб и воля - [79]

II.

Мы не можем привести здесь всех многочисленных фактов, на которых мы основываемся, и для более подробных сведений нам придётся отослать читателя к книге, изданной нами на английском языке[20], а главным образом — посоветовать тем, кто серьёзно интересуется этим вопросом, прочесть некоторые очень хорошие сочинения, вышедшие во Франции и список которых мы здесь даём[21].

Что же касается жителей больших городов, которые ещё не имеют никакого действительного представления о том, что такое земледелие, то мы советуем им походить пешком по окрестностям своего города и изучить хозяйство подгородных огородников. Пусть они присмотрятся и потолкуют с огородниками — и перед ними откроется целый новый мир. Они увидят до известной степени, чем будет европейское земледелие в двадцатом веке, и поймут, какая сила окажется в руках у Социальной Революции, когда люди научатся получать из земли всё то, чего они от неё потребуют.

Несколько фактов достаточно будет, чтобы показать, что мы нисколько не преувеличиваем. Мы должны сделать только одно предварительное замечание.

Всем известно, в каком жалком положении находится теперь европейское земледелие. Если крестьянина не грабит земельный собственник, то его разоряет Государство. Если последнее делает это в скромных размерах, то крестьянина порабощает ростовщик, и своими векселями и залоговыми свидетельствами делает из него простого арендатора земли, которая на деле принадлежит уже банкирам-закладчикам. Таким образом, крестьянина разоряют и земельный собственник, и государство и банкир; один — арендной платой, другой — налогами, третий — процентами. Сумма всего этого грабежа различна в разных странах, но нигде она не бывает меньше четверти, а очень часто достигает и половины всего того, что вырастит крестьянин. Во Франции земледелие недавно платило государству до сорока четырёх сотых валового продукта. В Италии бывает и того хуже.

Мало того: доля земельного собственника и государства постоянно возрастает. Как только, ценою невероятных усилий, изобретательности и предприимчивости, крестьянину удастся получить несколько больший урожай — сейчас же дань которую он платит собственнику, государству и банкам, увеличивается соответственно. Если он удвоит число четвертей, получаемых им с десятины, то сейчас же возрастёт арендная плата, а следовательно — обязательно— и налоги, которые государство будет повышать и дальше, если только крестьянин ухитрится получать ещё лучшую жатву. «Платёжная способность» везде, во всём мире — единственный предел грабежу государства и землевладельца. Повсюду, одним словом, крестьянин работает по 12-ти, по 16-ти часов в день; и повсюду эти три коршуна отнимают у него всё то, что он мог бы сберечь и употребить на дальнейшие улучшения. Повсюду они лишают его именно того, что могло бы послужить для улучшения его хозяйства. В этом и лежит причина застоя в земледелии.

Лишь при случайных, совершенно исключительных условиях — например, если эти три пиявки перессорятся между собою, или же при особенных усилиях изобретательности и особенно напряжённом труде, может удастся крестьянину, на время, незамеченно ими, сделать шаг вперёд. При этом, мы ещё не имели в виду той дани, которую всякий землевладелец платит промышленнику: каждую машину, каждый заступ, каждую бочку химического удобрения ему продают втрое или вчетверо дороже, чем они стоят. Не нужно забывать также и целой тучи посредников, которые берут с продуктов земли львиную долю, — особенно, например, в Англии, где, при продаже земледельческих продуктов, грабёж фермеров железными дорогами и посредниками доходит просто до колоссальных размеров, (сплошь да рядом, английский фермер не получает и трети, а на овощах — и десятой доли того, что платят покупатели). Вот почему в течение всего девятнадцатого века — века прогресса и изобретений — земледелие могло развиваться лишь в очень небольшом числе отдельных местностей, и то — только случайно и временно.

К счастью, кое-где оказывались всегда маленькие оазисы, которые господа коршуны временно оставляли без внимания, и вот на этих-то клочках мы узнаём, что может дать человечеству усиленное хозяйство. Возьмём несколько примеров.

В американских степях (которые, между прочим, дают лишь очень небольшие урожаи, в З½ до 6-ти четвертей с десятины, причём им часто вредят также засухи) пятьсот человек производят, работая всего восемь месяцев в году, всё, что нужно для прокормления в течение года пятидесяти тысяч человек. Результат этот достигается здесь благодаря большой экономии труда. На этих обширных равнинах распахивание, жатва и молотьба бывают организованы на очень больших фермах почти по-военному: нет ни напрасного хождения взад и вперёд, ни напрасной траты времени— всё происходит с правильностью военного парада.

Это — крупное экстенсивное хозяйство, практикующееся там, где землю берут в таком виде, как она вышла из рук природы, не стремясь её улучшить. Когда она даст всё, что может, её оставляют и уходят дальше, искать девственной земли, которую истощают таким же образом. Но уже в настоящую минуту это хищническое хозяйство исчезает и в Америке. Громадные «мамонтовые» фермы в Огайо и в Канадской Манитобе закрыты; земля их разбита на участки, по 200, 100 и даже 50 десятин, и продана фермерам, которые пашут лошадьми, и только складываются обыкновенно вчетвером, чтобы купить в долг жнею-вязалку; молотьба же, паровая, производится предпринимателем, который ездит со своею машиною с фермы на ферму, по очереди, чтобы в одно утро или в один день, обмолотить весь хлеб. Но и при этой обработке, также оказывается, что благодаря разным мелким улучшениям (дренаж, ссыпка хлеба в элеваторы и т. д.) работа