Улеглись они рано: бабушка любит так, а Таня нарочно, чтоб пораньше проснуться. Спать ещё не хотелось, и Таня слушала, как бабушка за тонкой стенкой побормотала что-то, словно читала вслух книгу, потом громко зевнула, поворочалась ещё немного — и всё. Наступила в доме тишина и темень. Только ходики громко выговаривали: и так, и так, и так, и так…
…Вся ночь заняла одну какую-то невероятно короткую минуту. Таня закрыла глаза — было темно. Открыла — светло. А часы за стеной всё скакали и скакали, приговаривая: и так, и так, и так, и так!.. Таня быстро встала, прошла по холодному крашеному полу в большую комнату, где висели ходики. На них был нарисован большой серый кот из пушкинской сказки. Глаза у него зыркали вместе с маятником: влево-вправо, влево-вправо. Времени было без двадцати шесть. «Молодец», — подумала про себя Таня. Теперь всё надо было делать тихо и быстро одновременно. А это очень трудно! И всё-таки она успела одеться, съесть три печеньица с молоком, ополоснуть чашку, смахнуть крошки со стола. Таня уже совсем собралась уходить, но тут подумала, что бабушка начнёт волноваться, где она. Таня вырвала из своего альбома большой лист и жирными чёрными буквами стала писать. Писала она не очень хорошо, поэтому старалась придумать, чтоб вышло покороче. Она написала: «Я с Кирюшей. Таня». И тут по улице затарахтел трактор. Таня кое-как надела пальто, на цыпочках пробежала по комнате и выскочила за дверь.
Большой красный трактор, чисто вымытый, чуть ли не блестящий, громко фыркал и дрожал, будто от нетерпения. Таня забралась в кабинку, села на чёрное кожаное сиденье. Кирюша тронул какой-то рычаг, сразу фырканье перешло в треск, и трактор пошёл, важно переваливаясь, раскачивая их на каждой колдобине.
Ехать было недалеко: по мосту через речку, на гору — вот тебе и поле. Трактор ехал неторопливо. Отлаженный Кирюшей мотор гудел ровно, спокойно. Трактору всё равно было, что по ровной дороге ехать, что в гору. Сразу было понятно, что он очень сильный.
Поле было широкое, неровное. Земля на нём лежала большими тёмно-бурыми комами. Таня спросила:
— Мы его пахать будем?
— Нет, — ответил Кирюша, — боронить. Оно ещё с осени вспахано.
— А зачем с осени?
— Чтоб земля получше водой напиталась. Получше отдохнула.
Вдруг стало тихо. Трактор больше не фыркал, не вздрагивал — мотор молчал.
— Вот нелёгкая! — сердито сказал Кирюша.
Они вылезли на мягкое влажное поле. Солнце светило вовсю, и небо кругом было синим, и сверху откуда-то лилась птичья музыка.
Кирюша достал из кармана кусок верёвки, обмотал ею какое-то колесико в моторе, расставил пошире ноги и дёрнул. В моторе что-то кашлянуло разок-другой — и всё. Кирюша опять обмотал, опять дёрнул. На этот раз верёвка треснула и оборвалась.
— Ты что делаешь? — спросила Таня.
— Трактор завожу, — сказал Кирюша. — Что же ещё-то?
Он осмотрел верёвку, потянул её несколько раз — проверил на прочность, снова обмотал колесико, дёрнул. Та-та-та… — закричало в моторе, а потом басом: тра-тра-тра… Из трубы над мотором стали вылетать колечки сизого дыма.
— Такая громадина, — удивилась Таня, — а заводится какой-то верёвочкой.
— Нет, — засмеялся Кирюша, — тут хитрое дело. В тракторе вроде как два мотора. Верёвкой я завёл маленький моторчик. А уж он разбудил, растолкал большой мотор, главный. Он видишь какой здоровый! Его руками заводить никаких человеческих сил не хватит.
Потом они стали цеплять к трактору борону. Кирюша цеплял, а Таня смотрела. Борону ещё вчера привезли на поле — специально для Кирюши. Борона была похожа на здоровенную решётку, утыканную снизу железными зубьями. Решёток таких было три: две спереди и одна немного сзади. Кирюша привинтил все гайки, какие нужно, вытер ветошью руки и сказал:
— Ну, помчались!
Опять трактор шёл так же ровно, легко, будто не было за ним железной гребёнки, которую не то что человеку, а и лошади-то едва ли с места стронуть! Кирюша крепко держал в руках огромную тракторную баранку — руль, смотрел вперёд, немного насупив брови, и улыбался. Наверное, ему нравилось быть трактористом. Тане тоже захотелось. Она попросила:
— Дай мне!
— Погоди ты! — сказал Кирюша и уже мягче добавил: — Потом.
«Подумаешь! — решила Таня. — Ну и води свой трактор сам!» Она отвернулась от Кирюши, стала смотреть в заднее окошечко — на борону. Та послушно ползла за трактором и немного вихлялась из стороны в сторону, как тряпка, когда моют пол. За бороной оставалась чёрная река взрыхлённой земли. А слева и справа от неё лежали колдобистые берега. У конца поля Кирюша осторожно развернул трактор. Борона глубоко оцарапала дорогу, но тут же поднялась, как будто живой хвост, и висела в воздухе до тех пор, пока трактор снова не съехал на поле. Теперь чёрная река стала вдвое шире, и от неё шёл чуть заметный реденький пар — припекало!
Они проехали ещё и ещё раз. Кирюша вдруг спросил:
— Ну, будешь?
Таня кивнула изо всей силы, и тогда Кирюша остановил трактор, Таня села за руль, а Кирюша на её место и одну руку тоже положил на баранку. Таня хотела сказать: «Не надо, я сама!», но руль был такой большой и неподатливый, что она промолчала. Они ещё только начали борозду, и до конца поля было очень далеко.