Хлеб для случайного путника - [6]

— Родион Иванович, — он всегда его называет так, презирая всякие клички, — а моя мама тоже умеет водить машину. Дайте ей порулить, а?

Чувствую, как краснею, и ничего не могу с собой поделать.

— Что ты выдумываешь, Антон, я уже сто лет за руль не садилась. Да и прав у меня с собой нет, остановит инспектор, неприятностей не оберешься.

Приводя всякие доводы, я очень хочу, чтобы меня уговорили и дали хоть немножко повести машину. Но Ионыч молчит. Зато не сдается Антон.

— Как это прав нет? Я захватил, — Антон вытаскивает из кармана тоненькую книжечку. — Смотрите, Родион Иванович, ни одной просечки. Ну дайте, ладно?

Ионыч не выдерживает, смеется.

— Предусмотрительный ты человек, однако. Ну что с вами сделаешь? Давай, садись.

Отдаю Антону Светку и перебираюсь на водительское место. Нет, ни за что не почувствовать ни движения, ни скорости, будучи пассажиром. Это все равно, что утолить голод, глядя на обедающего. Только когда сам ведешь машину, слушая ее, подчиняясь ей, управляя ею, ощущаешь полную радость движения.

Правда, особенно быстро я не гоню. И не ездила давно, и машина незнакомая. Но все равно здорово. Ловлю в зеркальце лицо Антона. Щеки горят, улыбка от уха до уха, каждая веснушка на носу сияет от удовольствия.

— А куда это я вас везу? — спрашивает Ионыч, когда я сворачиваю с трассы в тополиную аллею. — Помнится, у меня были другие планы.

— Но ты же не местный, не можешь знать всех наших уголков, а мы тебе покажем, — уговариваю я Ионыча, не сбавляя скорости на перекрестке.

— Во-первых, кончай лихачить. Во-вторых, мне казалось, что это я вас пригласил. Ну да ладно, не все ли равно, кто кого везет. Только скажите, куда?

— Мам, мы на озеро, да? — хвастается осведомленностью Антон.

Мы приезжаем сюда очень редко. Потому что ездить не на чем, а пешком далеко, и времени мало. Но это не объяснение для Антона. Про себя я знаю, что мне бы и вовсе не стоило сюда ездить. Когда-то давно это озеро, и лес вокруг, и горы подарил мне отец Антона. Они — отец и сын — ни разу не виделись и, наверное, не увидятся. Видимо, такая же участь постигнет и второго моего ребенка. Наверное, в чем-то правы мои соседки, рассуждающие о моей нравственности.

— Ты что это помрачнела? — спрашивает Ионыч. Иногда он бывает чрезвычайно чутким, порой кажется, что видит людей насквозь. Я хорошо помню случай с кофемолкой, потому стараюсь думать только о машине.

— А что о ней думать? — врывается в мои мысли Ионыч. — Нормальная тачка. Так ведь машины теперь называют, да, Антон?

Мы приехали. Вокруг озера осень. Наверное, она и в городе, но там мне не до нее. Там об изменениях погоды я узнаю только по пеленкам. Быстро высохли — значит, солнышко, мокрые — значит, на улице дождь. Боже, как сужается мир, когда ты даришь ему новое существо.

Мы с комфортом устраиваемся на берегу. Извлекаем из машины сидения. На одно укладываем Светку, на другое Ионыч усаживает меня. Антон моментально срывается с места, исчезает в лесу. Сейчас он Маугли, и мы ему не нужны. Ионыч возвращается к машине, чем-то гремит в багажнике.

Пользуясь тем, что меня никто не видит, достаю конверт. Я умудрилась вытащить письмо из ящика, когда мы спускались к машине, кажется, даже Антон ничего не заметил.

Признаться, никак не ожидала вестей от этого человека.

Прошел почти год после того, как он исчез из нашего дома, казалось, что навсегда. Зачем теперь возвращаться, пусть даже так, письменно.

«Здравствуй, лапа!

Все это время подсознательно пишу тебе письма. Разные. Письма обличающие, холодно-расчетливые, с мстительным желанием кольнуть больно в уязвимое место, спокойные и рассудительные, хвастливые и глупые.

Немного о себе (не думаю, что ты так быстро утратила интерес к моей персоне). Собран и спортивен. Просыпаюсь в шесть утра, иду в парк заниматься йогой и бегом трусцой. Отличная штука: заряжает на весь день.

Ты была права, жизнь быстро вошла в свои берега. Теперь я бреюсь каждый день, хожу по воскресеньям в сауну, вожу знакомых барышень в кафе и рестораны, нахожусь в отличной форме и хорошо выгляжу (на миллион долларов). Выкраиваю время для ухода за собой, паровые ванночки с ромашкой, зверобоем, мятой — отличная вещь. Сейчас я по-настоящему рад, что мы не унизились до обмана и не переступили черту. Я имею в виду наш брак.

Ни ты, ни я никогда бы не поступились своими привычками. За то время, что я пробыл в твоем доме, я оброс десятком комплексов неполноценности. Меня раздражало отсутствие денег и твоя назойливая проповедь независимости от родителей, смущала сомнительная роль мальчика-мужа, лезущего на ручки. Последнее — плод твоей фантазии и женского тщеславия. Никак не мог свыкнуться с твоими нарядами (хотя иногда ты чудно выглядела), ведь я привык, что мои ухоженные благовоспитанные барышни выглядят на миллион долларов.

Блудный сын радостно принят в родительское лоно, и в честь этого зарезан был тучный телец. Я получил кучу денег, японский зонтик, итальянские сапоги, кроссовки фирмы „Адидас“. На деньги накупил книг и пластинок.

Чувствую, что твои родные тоже вздохнули с облегчением, как это сделала ты сама в последний день перед моим отъездом. Я рад, ужасно рад, что все именно так кончилось, впрочем, так оно и должно было кончиться.