Хладнокровное убийство - [95]

– Я повидался с Диком, вот как. Мы долго разговаривали. И я вам скажу точно – все было не так, как говорят или пишут в газете. Эти мальчики не собирались никого убивать. Мой, во всяком случае. Может, у него есть свои дурные стороны, но таким плохим он никогда не был. Это все Смитти. Дик мне сказал, что он даже не знал, когда Смитти напал на того человека [мистера Клаттера] и перерезал ему горло. Дика даже в комнате тогда не было. Он вбежал туда, когда услышал шум борьбы. У Дика в руках было ружье, и вот что он мне рассказал: «Смитти взял у меня ружье и просто прострелил тому человеку голову». И еще сказал: «Папа, я должен был отнять у Смитти ружье и застрелить его. Убить, пока он не ухлопал всех остальных. Если бы я это сделал, сейчас я был бы в лучшем положении». Наверное, в лучшем. А теперь, по всему видать, нет у него никакого шанса. Повесят их обоих. – Глаза его от усталости и безнадежности казались остекленевшими. – Нет ничего хуже, чем знать, что твоего мальчика повесят.

Ни отец, ни сестра Перри Смита не написали ему и не приехали его повидать. Текс Джон Смит, очевидно, искал золото где-то на Аляске – и хотя представители закона прилагали все усилия, чтобы его найти, им это не удалось. Сестра сказала следователям, что боится своего брата, и попросила их не давать ему ее нынешний адрес. (Когда Смиту сообщили об этом, он слегка улыбнулся и сказал: «Жаль, что в ту ночь ее не было в этом доме. Какая была бы чудная встреча!»)

Кроме бельчонка, кроме Майеров и временами адвоката, мистера Флеминга, Перри никого не видел. Он тосковал по Дику. Много думаю о Дике, написал он как-то раз в дневнике. С тех пор как их арестовали, им не позволяли общаться, и, не считая свободы, самой заветной мечтой Перри было поговорить с Диком, снова быть с ним рядом. Дик был совсем не таким «кремнем», каким когда-то представлялся Перри, совсем не таким «практичным», «зрелым», «стальным»; он показал себя «слабым и мелким», «трусливым». Однако в тот момент во всем мире у Перри не было человека ближе его, ибо они по крайней мере были одной породы, братья из племени Каинова; в разлуке с Диком Перри был «совсем один. Словно прокаженный, с которым стал бы общаться только полный идиот».

Но как-то утром в середине февраля Перри получил письмо. На нем стоял штемпель Ридинга, штат Массачусетс. Вот что было в письме:

Дорогой Перри, с грустью узнал о том, в какую беду ты попал, и решил написать тебе и сказать, что я тебя помню и хочу помочь всем, чем сумею. На случай, если имя Дон Калливен ты уже успел забыть, я прилагаю фотокарточку приблизительно того времени, когда мы с тобой познакомились. Когда я впервые прочел о тебе в газете, я был поражен, а потом стал вспоминать те дни, когда мы были знакомы.

Хотя мы с тобой никогда не дружили близко, я помню тебя намного отчетливее, чем большинство ребят, с которыми служил в армии. Кажется, это было осенью 1951 года. Тебя назначили механиком легкой техники в 761-ю роту в Форт-Льюисе, Вашингтон. Ты был маленького роста (я не намного выше), крепко сбитый, смуглый и черноволосый, и с лица у тебя не сходила усмешка. Ты приехал с Аляски, и многие ребята тебя называли Эскимосом. Одно из первых воспоминаний о тебе у меня связано со смотром роты, когда все должны были открыть свои сундучки. Помню, все сундучки были в порядке, твой тоже, только у твоего сундучка вся крышка изнутри была оклеена картинками с девочками. Все говорили, что тебя ждут неприятности. Но проверяющий сделал вид, что ничего не видит, и тебе ничего не было, и тогда я подумал, что тебя все считают нервным парнем, не хотят связываться. Я помню, что ты довольно неплохо играл в пул, и отчетливо представляю себе, как ты стоишь за бильярдным столом в нашей дневной комнате. Ты был чуть ли не лучшим водителем в отряде. Помнишь армейские полевые задания? Один раз, это было зимой, нас всех для выполнения задания распределили по грузовикам. На наших машинах печек не было, и в кабине стоял зверский холод. Я помню, как ты вырезал в настиле своего грузовика дыру, чтобы в кабину шло тепло от двигателя. Я потому так хорошо запомнил, что это на меня произвело сильное впечатление. Ведь «порча» армейского имущества считается преступлением, и за него тебя могли строго наказать. Конечно, в армии я был еще совсем зеленый, небось боялся нарушить устав даже самую малость, но помню, как ты усмехался (сидя в тепле), а я переживал (и мерз). Я помню, ты купил мотоцикл, и какие-то у тебя были из-за него неприятности – то ли полиция за тобой гналась, то ли поломка какая-то произошла. Не помню уж что, но именно тогда я в первый раз почувствовал, что в тебе есть что-то бешеное. Может быть, я не все правильно помню: было-то это больше восьми лет назад и знакомы мы были всего восемь месяцев. Но насколько я помню, мы с тобой были в хороших отношениях и ты мне очень нравился. Ты всегда казался веселым и дерзким, хорошо знал свое дело, и я не могу вспомнить, чтобы ты когда-нибудь скулил или брюзжал. Конечно, видно было, что ты бешеный, но это особенно не проявлялось. Теперь ты серьезно влип. Я пытаюсь представить себе, каким ты стал. О чем ты думаешь. Когда я прочитал о тебе в первый раз, я был просто ошарашен. Честное слово. Но потом отложил газету и занялся какими-то своими делами. Однако я никак не мог выбросить из головы мысли о тебе. Мне недостаточно было просто тебя забыть. Я человек религиозный (или пытаюсь им быть). Католик. Я не всегда был таким. Долгое время я плыл по течению и не слишком задумывался над тем, что действительно важно. Я никогда не думал о смерти и о том, что за ней тоже может быть жизнь. Слишком многое меня привязывало к жизни: машина, колледж, свидания и т. д. Но у меня умер братишка от лейкемии, ему было всего семнадцать лет. Он знал, что скоро умрет, и после того, как это случилось, я часто спрашивал себя, о чем он думал. И сейчас я думаю о тебе и задаю себе вопрос, о чем ты думаешь. Я не знал, что говорить брату в последние недели перед смертью. Но я знаю, что бы я сказал теперь. И поэтому я тебе пишу: потому что Бог создал тебя так же, как меня, и Он любит тебя так же, как Он любит меня, и то, что случилось с тобой, могло случиться со мной, ибо никто не знает Его воли