Хизер превыше всего - [7]

Однажды глубокой ночью, когда Марк собирался перебраться в свое кресло, ему пришло в голову, что можно посмотреть на спящую Хизер, которой к тому времени исполнилось семь лет. Он никогда не бывал наедине с дочерью и догадывался, что его вопрос за ужином «Ну, как сегодня поживают мои девочки?» раздражает жену. Он перешел на эту фразу, потому что, когда раньше он обращался напрямую к Хизер, Карен всегда отвечала за нее или так или иначе вмешивалась в их разговор. Даже когда Хизер болела, на его «Как ты сегодня, зайчик?» немедленно отвечала Карен: «Слава богу, ей уже лучше» или «Сегодня что-то неважно». Поэтому той ночью, стоя в ее спальне и разглядывая ее, он почувствовал себя неловко, когда она открыла глаза и улыбнулась ему. Марк не смог объяснить, почему он здесь, поэтому присел на кровать и погладил дочку по волосам. А потом все же спросил: «Почему ты проснулась?» – «Потому что не могу спать, – ответила она. – Наверное, я такая же, как ты». Он провел ладонью по ее лбу, поцеловал в щеку и поинтересовался: «Куда ты хочешь на каникулы? Мы можем поехать, куда захочешь». А Хизер в ответ: «Куда угодно, лишь бы с тобой, папочка».

В том году вместо Сен-Бартелеми Карен и Марк по просьбе дочери согласились поехать в Орландо и пожить в пятизвездочном отеле за пределами тематических парков. У них был номер люкс с гостиной, где Хизер спала на раскладном диване, и, хотя дочка постоянно приводила откуда-то компании докучливых друзей, родителям это нравилось не меньше камерных ужинов втроем. Однажды Хизер надолго зависла в игровой комнате, и Марк с Карен остались вдвоем. От беспокойства за дочь они напились, потом занялись любовью, однако вскоре проснулись и снова начали беспокоиться – вплоть до десяти вечера, когда Хизер вернулась, как и обещала. До этого они давненько не занимались любовью, Карен – в силу загруженности дочкиными танцами, теннисом и фортепиано, а Марк – из-за участившейся бессонницы, выгонявшей его из постели едва ли не каждую ночь.

На следующее утро лил дождь. Карен пошла на массаж, а Марк повел Хизер на мастер-класс по рукоделию. Вместе с другими гостями отеля он грелся в тепле, исходившем от дочери с ее улыбкой и всегдашней готовностью помочь младшим ребятам. Перед уходом они с Хизер сделали ожерелье для Карен, чтобы мама не чувствовала себя обделенной. Вечером Марк и Карен опять напились и снова занялись любовью, пока Хизер спала в соседней комнате. На этот раз все получилось не так ярко, зато потом они поговорили шепотом о том, как долго они вместе и какое Хизер чудо. В последнее утро все трое уселись подальше от стойки шведского стола, разглядывая искусственную лагуну, такие откровенно счастливые, что проходившая мимо женщина попросила разрешения их сфотографировать.

* * *

Пока семья Брейкстоун отдыхала в Орландо, Бобби уволили из магазина. Ему сообщили, что позже он сможет вернуться на работу и что всех распустили всего на несколько недель, чтобы в дальнейшем снова оформить и избежать тем самым конфликтов с трудовым законодательством. Бобби с удовольствием потратил бы все отложенное за время работы и, может, даже куда-нибудь съездил, но мать порвала с очередным любовником, и Бобби согласился одолжить ей деньги, чтобы она могла и дальше следовать своим привычкам, хотя знал, что больше никогда своих баксов не увидит. Но это его мало волновало, поскольку ехать ему все равно было некуда, а слоняться по Гаррисону и Ньюарку весенними деньками, пока еще не жарко, – это классно. К тому же его все больше интересовала Чи-Чи, жившая через дорогу. Ее брат-механик рассказал, что ее настоящее имя Чикита и она старше, чем он полагает. Родом они были из Мексики, и брат наговорил еще много всякой бодяги, которую Бобби пропустил мимо ушей, потому что узнал главное: она заметила его и чаще всего, когда он проходит мимо, бывает одна.

Однажды он вышел за пивом, и его сердце заколотилось, когда он увидел на крыльце Чи-Чи в легком голубом платье. Это был любимый цвет Бобби, он так шел к ее смуглой коже, а ворот платья был кружевной, почти как у ночной рубашки. Перейдя через дорогу и приблизившись к ней, он замедлил шаг и кивнул. Она улыбнулась в ответ, и он остановился. Раньше он никогда не останавливался, но раньше она никогда не улыбалась ему по-настоящему, и к тому же она каким-то образом узнала, что голубой – его любимый цвет. Он поднялся на ступеньки и протянул ей пиво, но она не взяла его, а просто повернулась спиной, открыла дверь и вошла внутрь, не закрывая ее. Он тотчас последовал за ней, но перед лестницей она остановилась и попросила его уйти. Бобби не понимал, в какую игру она играет, поэтому поставил на пол пивную банку и сказал ей, что она очень красивая и он счастлив видеть ее каждый день. Она снова улыбнулась, но он заметил, что ее лицо слегка дернулось, и понял, что она испугалась. Это по-настоящему разозлило его, особенно когда она попыталась пройти обратно к двери мимо него. Он придержал ее и сказал, чтобы она прекратила. Пусть она боится, если ей так нравится, но ему на это плевать, потому что он знает, чего она на самом деле хочет. Он сгреб в кулак ее волосы и вцепился ей в плечи, но она выскользнула, схватила со стоявшего рядом стула пепельницу и ударила его в висок. На мгновение глаза ему застлало туманом, но он продолжал смотреть на нее. Потом он заорал на Чи-Чи, выворачивая ей руку: «Ты что, не знаешь, кто я?» Она заплакала, продолжая отбиваться, и он в конце концов ударил ее кулаком в живот, все так же выкручивая руку, и почувствовал, как обмякло ее тело. Она отлетела к стене, и он снова стукнул ее кулаком, на этот раз сбоку по голове. Только когда она потеряла сознание, он принялся хватать ртом воздух, озираясь в такой панике, что лишь гораздо позже вспомнил, как дрочил прямо через штаны, чтобы успокоиться. Кончив, он подхватил с пола пиво и убежал домой, заперся в своей комнате, выпил полбутылки водки и уснул.