Хизер превыше всего - [10]

Врач расспрашивал Бобби о его жизни, и что он думает о себе самом, и что делает его счастливым. Бобби изложил ему самую грустную версию, какую только мог придумать, опуская глаза к концу каждой фразы и не забыв упомянуть свои прогулки к замусоренной реке Пассаик. Большинство вопросов врача касались отношения Бобби к другим людям. Бобби хотел сказать правду – что окружающий мир кажется ему похожим на зоопарк, где звери стоят в кучах собственного дерьма, а он с жалостью и одновременно любопытством смотрит, как они с пронзительными криками бросаются друг на друга. Однако вместо этого он сказал, что вообще ни о чем таком не думал.

Дальше врач заговорил жестко и резко, сделав несколько предположений относительно Бобби, которых тот, желая разузнать побольше, как бы не понял. Врач сказал, что Бобби умный и сам это знает и что он был избалованным ребенком, который любил врать, потому что так легче. Возможно, врач пытался разозлить Бобби, особенно когда поднялся из-за стола и заявил, что игра окончена и хватит считать себя выше общества. Да, сказал врач, Бобби понимает, как люди себя ведут, однако это понимание никак не влияет на его жизнь, потому что он не считает, будто должен следовать тем же правилам, что и все остальные. Проговорив все это, врач сел, чтобы подчеркнуть значимость своих слов, и сказал: «Если вы не в состоянии измениться, контролируйте себя. Вы справитесь».

Бобби покинул кабинет счастливый, исполнившись предчувствия чего-то небывалого – потому что отныне его представление о самом себе получило подтверждение. Теперь при виде чужого пирожного, красивого автомобиля в журнале или девушки в бикини рядом с автомобилем Бобби воодушевлялся: все это может принадлежать ему. Врач сказал правду: он, Бобби, чертовски умен, так что с людьми ему скучно; он среди них – словно яркий луч света, наделенный божественной силой и правом насиловать их и убивать когда душе угодно, поскольку для того они и существуют на свете.

Когда мать единственный раз навестила его в тюрьме, Бобби сначала заверил ее, что денег у него нет, а потом спросил, знала ли она когда-нибудь, кто он такой. Он попытался как можно доходчивее объяснить, как он умен и могуществен, однако заметил ее растерянность и замолчал. Они еще немного посидели в комнате для свиданий. Мать долго смотрела на него, а потом спросила: «Кем же, блин, ты себя считаешь?» Для Бобби это стало очередной оплеухой – одной из тысяч, полученных от матери, – но он всего лишь улыбнулся, поскольку отвечать не имело смысла.

3

В пятьдесят пять равнодушие Марка к жене достигло апогея, что совпало со вступлением дочери в период полового созревания. Пусть и с некоторым опозданием, но Карен обратила внимание, что дочь физически изменилась, а Марк ничего не заметил, не считая того, что девочка стала ростом с мать. Однако он уловил, что между Карен и Хизер начались нелады, сперва жаркие, потом остывшие до ледяного холода, причем эту напряженность Марк ощущал сильнее, чем собственный дискомфорт в отношениях с женой. Марк понимал, что Карен мучается от своей ненужности, а Хизер все больше замыкается в себе и делается все агрессивнее. Но Марк не особенно переживал, поскольку в принципе проводил с ней меньше времени.

Совместные субботние выходы отца и дочки не раз отменялись. Марк на это никак не реагировал, а вот Хизер всегда заверяла его, что все останется по-прежнему или даже будет компенсировано совместным бранчем в какой-нибудь из будних дней. Такой враждебности, как к матери, Хизер к нему не проявляла, хотя стала меньше откровенничать после того, как однажды он отказался поддержать ее, когда она критиковала Карен. Инстинкт подсказывал Марку, что участвовать в подобном разговоре хуже, чем изменить жене. Интуитивно он понимал, что лучше остаться для дочки отцом, а не другом или конфидентом. Поэтому они обсуждали просмотренные вместе фильмы, или как изменился город, или предстоящие каникулы – последнее было особенно важно: Марк стремился эмоционально вовлечь Хизер в совместные планы, поскольку не представлял себе путешествия без нее.

Однажды утром Марк понял, что Хизер уже не ребенок, когда она попросила налить ей кофе. Карен кофе терпеть не могла и предположила, что дочка пьет кофе, чтобы казаться взрослой. Марк, однако, забеспокоился, как бы причина не оказалась в другом. Ему вспомнилось, что последняя роковая диета сестры началась как раз с кофе, который она все больше разводила водой, так что напиток все чаще состоял из горячей воды, создававшей ощущение сытости и минимизирующей количество калорий, поглощенных за единицу времени. Каждую непоглощенную калорию сестра считала победой, позволяющей расстаться с очередной частицей своего отвратительного естества.

Поэтому он согласился на кофе, но при условии, что к нему будет маффин или нечто подобное; он окончательно выбросил из головы напугавшую его аналогию с сестрой, когда увидел, с каким удовольствием дочь ест: человеку с расстройством пищевого поведения симулировать такое не под силу. Хизер больше напоминала сестру другим – своей долговязостью, – однако она никогда не смотрела на свое тело с отвращением, и Марк понял, что, в отличие от сестры, которая морила себя голодом, боясь, что у нее появятся грудь, менструации и мужчины, Хизер превращается в нормальную девочку-подростка. Вот только спокойствия это ему не добавляло.