Хивинский поход 1873 года. Действия кавказских отрядов - [110]

Потери наши в этот день состояли: убитыми 4 нижних чина, ранеными: генерал-лейтенант Веревкин, 6 офицеров[234] и 34 нижних чинов кавказского отряда. Контуженными: офицеров 4, нижних чинов 5. Лошадей убито 4, ранено 7.

Потери неприятеля в точности неизвестны, но должны быть велики, судя по тому, что артиллерией (8 орудиями) выпушено было в этот день 388 снарядов; при чем снаряды, направляемые с близкого расстояния, в большинстве в верхнюю часть стены, более тонкую, пробивали ее и разрывались в улицах города, за стенами которого укрылись не только постоянные жители Хивы, но и собравшиеся туда из окрестных поселений, в надежде найти там защиту себе и своим семействам. Действие нашей артиллерии произвело в городе панический страх. Когда кавказцы очутились у стены, то в Хиве стали кричать, что русские уже ворвались в крепость; народ в страшном перепуге бросался из улицы в улицу топтал и давил друг друга; люди, поставленные на стенах бросались вниз и разбивались, так как лестницы от этих стен были отняты, чтобы заставить оборонявших стены не покидать своих мест. Вследствие всего этого по улицах города валялось много трупов. Чрез неделю по занятии Хивы у шах-абатских ворот от запаха разложившихся трупов невозможно было стоять.

После отпуска депутации и по размещении войск в лагере произведена была рекогносцировка местности, ближайшей к городу и лежащей по обеим сторонам шах-абатской дороги, с целью выбора места для устройства демонтирной и мортирной батарей. Места были выбраны: для демонтирной батареи в 250 саженях от Хивы, на дворе одного большого загородного дома, а для мортирной — в 150 саженях от го рода, за глиняным забором фута в 4 вышиною.

Демонтирная батарея была вооружена 6 орудиями конной батареи и двумя орудиями 21 артиллерийской бригады, а мортирная — 4 полупудовыми мортирами.

В прикрытие этих батарей назначены были 4 роты и 2 сотни.

Двухчасовой срок перемирия, условленный при переговорах с депутатами, уже истекал, а между тем из города не только не приезжали в лагерь почетные лица сдавать оружие, но хивинцы даже открыли огонь по возводимым нами батареям, правда, совершенно безвредный. Когда же срок истек то из Хивы прибыл посланец, который заявил, что жители просят прекратить военные действия до утра; при этом опять повторялось, что часть жителей не желает сдачи и что влиянию этой партии должны быть приписаны выстрелы, направляемые против наших работ. Полковник Саранчов, не придавая этому заявлению особого значения и видя в этом уловку, чтобы затянуть дело, с разрешения Веревкина приказал открыть огонь с мортирной батареи. Едва было брошено несколько гранат в город, как снова явилась депутация с просьбою пощадить город и прекратить пальбу до утра, когда обстоятельства разъяснятся и будет получен ответ на предложения, сделанные Кауфману; но Саранчов, «желая потрясти дух неприятеля и тем понудить его к решительной сдаче, не прекращал огня еще в течение целого часа, и затем, уступая просьбам депутации, прекратил огонь на три часа»[235]. Всего нами брошено было в город из мортир 92 гранаты, произведших пожар в трех местах. С демонтир-батареи выстрелов не производилось.

Между тем после полудня этого числа к биваку Кауфмана у сел. Янги-арыка, в 20 верстах от Хивы, прибыл двоюродный брат хивинского хана, Инак-Иртазали, уполномоченный ханом вести переговоры о сдачи столицы и о заключении мира. Инак привез от хана письмо, в котором между прочим было сказано: «все, что скажет Инак, примите все его слова как бы за слова, нами от чистого сердца высказанные».

Прочитав письмо, главный начальник хивинской экспедиции просил Инака объясниться. Тогда Инак заявил, что столица готова сдаться без всяких условий, что хан объявляет себя подданным Белого Царя и его нукером[236]. Вместе с тем хан просил прекратить военные действия и бомбардирование города со стороны отряда Веревкина, так как он отдает себя, Хиву и все ханство на милосердие русского Государя и просит милости и прощения. Хан, если главный начальник того потребуете, готов выехать из столицы на встречу туркестанскому отряду.

Кауфман объявил Инаку, что свои условия он желает лично передать хану, а потому и предлагает последнему выехать к нему на встречу на следующий день утром. «К 8 часам я буду верстах в шести от города, сказал Кауфман, и если тогда не встречу хана, то буду считать все заявленное вами недействительным и начну стрелять по городу.» Затем Кауфман вручил Инаку записку на имя генерала Веревкина и просил передать ее по принадлежности. Содержание этой записки, помеченной 6 1/2 ч. вечера, было следующее: «Сейчас хан прислал ко мне родственника своего для переговоров. Я отвечал, что завтра подойду к городу, и если хан желает мира, то пусть выедет сам ко мне на встречу. В 4 1/2 ч. утра, 29 мая, я выступлю; часов в 8 буду верстах в 6 от Хивы; там остановлюсь. Прошу ваше пр-ство с вверенным вам отрядом передвинуться к Полван-арыку, на мост Сары-купрюк. Посланный от хана уверяет, что юмуды не слушают хана и воюют вопреки его ханской воли. Я разрешил хану иметь свиту до 100 человек; приму его на своей позиции. Было бы очень хорошо если бы в. пр-ство успели к 8 часам быть у моста Сары-купрюк. Если из города против вас не стреляют, то и вы до разрешения вопроса о войне и мире, также не стреляйте».