Хитрый Панько и другие рассказы - [4]

Иван снова удивился и напомнил Паньку, что в такой холод опасно ходить босиком.

— Пустое, — ответил Панько, — не замерзну. Если окоченеют ноги, так я стукну костью о кость — искры полетят. А уж назвался грибом, так полезай в борщ. Хоть бочком, только бы пробраться в комиссию.

Когда Панько возвращался к воротам, холод пронизывал его до костей, особенно на мокрых плитах ноги у него так закоченели, что даже за сердце хватало. Немного погодя ноги привыкли.

Подойдя к воротам, он оглянулся — нет ли кого, потом подпрыгнул, ухватился руками за перекладину на самой середине. Ноги скользили по мокрым доскам, ища опоры. Наконец ему удалось зацепиться большим пальцем ноги за выступающую шляпку гвоздя.

Все это длилось не более двух-трех минут. Однако Панько успел оценить все достоинства этих ворот. Лучшее в них, по его мнению, было то, что ворота за все время ни разу не скрипнули и не пошатнулись. «Видать, хороший мастер делал, дай ему бог здоровья! Крепко сработаны!..»

Но только Панько высунул голову, как тут же отпустил руки и спрыгнул, как кот, обратно. Прямо перед ним зиял коридор и видно было десятского, секретаря и жандарма. Панько испугался, что и они его заметят, потому и соскочил. Одновременно он увидел и дровяной склад в правом углу двора. Снова огляделся вокруг — не заметил ли его кто с улицы. Из ворот конюшни вышел улан и направился в противоположную сторону.

Панько сообразил, что перелезать через ворота надо не посредине, а лучше с правой стороны, где дровяной сарай. «Ну-ка, еще разок! еще один раз!» — подбадривал он себя, чувствуя сильную усталость и боль в правой руке. Взглянув, он увидел, что на среднем пальце содрал кожу. Сердце у него глухо стучало, перехватывало дыхание, а перед глазами мелькали желтые пятна. «Эх, старость, старость, — думал Панько, — чуть поднялся — и отдышаться нет мочи!.. Молодой так шмыгнул бы, как лиса!»

Никогда он еще так не сожалел о своей ушедшей молодости, как сейчас, здесь, под воротами. «Мне бы только наверх взобраться, а там хоть головой вниз!» — успокаивал он себя, оттягивая время. Он то будто бы старался отдышаться, то разглядывал ссадину, то дул на руку, — но чувствовал, что вряд ли еще раз полезет. Ему стало страшно, что у него не найдется сил заставить себя преодолеть это препятствие.

«Разве тебе выборщиком быть? Лучше б уж на печи кашлял», — укорял себя Панько. Но и это не помогало: не чувствовал в себе решимости.

Тогда разозлился. Не на себя, а на того старого Панька, который не хочет даже через ворота перелезть ради общественного дела.

«Не хочешь? Тогда иди через коридор, пусть жандарм тебе прикладом голову проломит!» — мысленно кричал он на ленивого Панька и, как будто слушая чужой приказ, сделал несколько шагов и приостановился. «Ну что? — издевался над ленивым Паньком. — Боишься, как бы голову не проломили? Лезь же, брат, если хочешь цел домой вернуться!»

И снова, будто по чужому приказу, двинулся к правой стороне ворот, подскочил, ухватился руками за верхнюю перекладину и, скользя босыми ногами по воротам, цепляясь ногтями за гвозди, за выступы досок, перевалился на другую сторону и мгновенно, как резвый хлопец, перекинул ноги и соскочил вниз. Хотя и чувствовал сильную усталость, однако, не задерживаясь ни одной секунды, быстро обогнул сарай. Стал за косяком двери, украдкой подглядывая, когда те трое в коридоре будут смотреть в противоположную сторону. Долго ждать не пришлось: тем троим и в голову не приходило наблюдать за черным ходом.

Выбрав удобную минуту, Панько махнул в коридор и побежал босыми ногами по каменным ступенькам, чтобы выполнить предусмотренный австрийскими законами акт «свободных выборов».

Сбегая вниз по ступенькам, Панько испытывал великую радость, что и интересов общества не предал и так хитро ушел от напасти.

1900.

За топливо

Судья (подсудимому). Подвергались ли наказанию?

Подсудимый(стоит, сгорбившись, у дверей). Да.

Судья. Ну!

Подсудимый. Получил от пана десять розог на конюшне.

Барин(смуглый армянин, с ушами, как у летучей мыши; вместо того чтобы побледнеть, пожелтел). Это неправда. Он врет!

Судья. Успокойтесь, я знаю, что он мне здесь все будет врать. (Подсудимому.) Не ври! Бить не дозволено.

Подсудимый поморщился так, словно хотел сказать: «Кабы я с тобой столкнулся в своем селе, на глухой улице в полночь, я б тебе показал, дозволено бить или нет?»

Я тебя спрашиваю, подвергался ли ты наказанию, что означает: сидел ли ты под арестом?

Барин. Ого-го!

Подсудимый. Сидел.

Судья. За что?

Подсудимый. За напасть!

Судья. За какую напасть?

Подсудимый. У Семена пропал мешок, а у меня делали обыск жандармы, — он и найдись.

Судья. Да ты, видно, достойный человек!

Барин. Отпетый вор!

Судья. Воровал ты у барина хворост с поля?

Подсудимый. Нет.

Барин(сердится). Как можно так нагло врать? Ведь тебя же поймали гуменной и эконом!

Подсудимый. Я брал для себя топливо.

Барин. Ночью?

Подсудимый. Потому как днем не давали.

Судья. Ты дурак или прикидываешься дураком?

Подсудимый. Правда, я малость придурковат, потому как меня в малолетстве треснули по голове, но работник я добрый. Пускай и пан скажут; три года у них служу.