Хитрый Панько и другие рассказы - [15]

1900

Дурное дело

Судья Кривдунский, ласково обратившись во время разбирательства дела к Олене, бросил украдкой испуганный взгляд на адвоката, а затем на своего писаря — не поставили ли они ему в вину эту ласковость, не смеются ли над ним? Кривдунский, вопреки всем предписаниям и законам, почитал нормальным такое отношение судьи к мужичке, когда он на нее накричит, наорет и прикажет выбросить за дверь.

Но худенькое, белое, словно из мрамора выточенное лицо Олены настолько привлекло его внимание, что это помешало ему заметить на ней крестьянскую одежду. На этом лице не было ни морщинки, и все же на нем лежала печать страдания — словно белое облачко на ясном месяце.

— Кто вы такая? — ласково задал ей вопрос судья и именно в эту-то минуту испуганно глянул на писаря и адвоката.

Олена указала движением руки на мужика, дело которого, собственно, и разбиралось.

— Я жена Семена, — ответила она так тихо, что, казалось, это не Олена говорит, а какая-то мушка звенит у самого уха.

Судья высоко поднял брови, точно удивившись что такое создание может быть замужем.

Олена же тем временем продолжала:

— Прошу милости у светлого суда, мы вернем деньги, что взял муж, потому как никакой продажи не было. Как же вы могли купить эту землицу, Петро? Побойтесь вы бога!

При этих словах Олена обернулась к низенькому, слащавого вида мужичонке в порванном подмышкой тулупчике. Из подмышки торчали три клочка черной шерсти, словно толстые топорщившиеся усы.

— При свидетелях купил, — ответил Петро и отвернулся.

Олена подошла к Петру ближе на несколько шагов и стала прямо перед ним.

— Это все тайком сделано, — прозвенела она, подтверждая каждое слово кивком головы. — А кто ж обрабатывал эту проданную землицу, скажите мне, Петруня? Знала ли я об этом? Вы мне хоть словечко сказали? Зачем вы ему сунули деньги так, что я не видала?

На лице Петра проступили пятна, багровые, как разрезанная свекла. Он отступил от Олены на несколько шагов и быстро заговорил, обращаясь к судье:

— Ей-богу, она знала, она все знала!

Олена опять подошла к нему поближе.

— Ой, не говорите неправды, грех! Да вы ж его потащили из хаты на крестины. А слыханное ли дело — на крестинах землю продавать?

Петро покраснел и начал бить себя кулаком в грудь.

— Это все не так, ей-богу не так! Я сейчас присягу дам!

— Дайте присягу, дайте, Петруня! — приговаривала Олена.

— Вот же, ей-богу, присягну!

Толстенький адвокат хитро улыбался. Чтобы избавить своего клиента от дальнейших хлопот, он приподнялся, оперся о стол толстыми руками и вытянул короткую шею.

— Она здесь ни при чем, — сказал он судье, словно упрекая, что тот без нужды разрешил Олене говорить. — Земля числится недвижимостью Семена; ей здесь не о чем разговаривать.

Олена подбежала к адвокату, затем обратно к судье, а потом — к Петру.

— У нас с ним дети, — сказала она жалобно, — четверо малых детей. Что им отец и мать, коли они останутся без земли? Не по правде будет, прошу милости у светлого суда. Где ваша совесть, Петро, чтоб тайком от меня отбирать у моих детей землю?

Судья видел, что, обладай Олена большей физической силой, она стала бы виновницей скандала. А помимо этого он еще ощущал на себе укоризненный взгляд адвоката за то, что без всяких оснований разрешил ей говорить. Поэтому он сдвинул брови и крикнул:

— Тихо, тетка, не то сейчас же арестую!

Олена поспешно отбежала в угол, испуганно поглядывая оттуда то на судью, то на адвоката. Адвокат посмотрел на Петра веселым взором и подмигнул ему, словно говоря: «Разумей, человече, какого имеешь защитника: сказал одно слово — и все получилось отлично».

Но Петро попрежнему краснел. Он чувствовал себя побежденным и посрамленным. Он сознавал всю мерзость своего поступка, идущего вразрез с крестьянским обычаем, так как купил землю, не подлежащую продаже, из надела маленьких детей, тайком от их матери. Ему казалось, что все значение этого дела заключается в том, чтобы доказать, что он не тайком покупал землю. Он не имел мужества оправдываться перед судьей, так как не знал, поверит ли ему судья после сказанного Оленой в свою защиту. Но перед адвокатом он не робел, так как заплатил за то, чтобы тот ему верил.

— Это не сразу случилось, — говорил он адвокату. — Целых два года мы оба с ним об этом толковали. Или не правда, Семен?

Семен заволновался. До этой минуты он все время стоял, понурясь и не проронив ни слова.

— Это, Петро, все же на крестинах случилось, — ответил он несмело и неохотно, как ребенок, которого побили и заставляют сказать, что он больше не будет плохо себя вести.

Петро широко развел руками, будто хотел обнять что-то очень толстое.

— Как так? — удивился он. — Вы ж мне не раз говорили, что продали бы землю, кабы случился хороший покупатель.

— Но я не говорил, что имею землю для продажи, что у меня есть продажная земля, — произнес Семен попрежнему робко и неохотно.

Он чувствовал себя виноватым перед женой и детьми.

— Вот тебе и раз! — сказал Петро и заскреб затылок.

— Какой вы, однако, странный, — произнес адвокат, скривив правую щеку и прищурив правый глаз, давая этим понять, что он думает: «дурак», а не «странный». — Ведь это совершенно все равно — на крестинах ли, на похоронах, или на свадьбе! Сладились, дали задаток, а теперь либо доплачивайте — и пусть он вам землю отдает, а нет — пускай он возвратит задаток в двойном размере.