Хитрый Панько и другие рассказы - [13]

Здесь было довольно просторно, так как собравшиеся теснились как можно ближе к возвышению, на котором стоял стол и находились несколько человек. Только теперь Семен расслышал, что кто-то, стоя на самом краю возвышения, говорит, и притом так громко, что это для Семена явилось третьим по счету поводом к удивлению: как мог он раньше не услышать такую громкую речь?

Семен не старался понимать эту речь, а лишь прилагал все усилия к тому, чтобы увидеть, кто говорит. Приставив ко лбу ладонь козырьком, он пристально вглядывался, но ничего не мог разобрать. Падавший сбоку через двери луч освещал лишь середину риги, и лица людей, стоявших у другой стены, разглядеть было невозможно. Семен прищуривал глаза, наклонял голову то в одну, то в другую сторону, но никак не мог рассмотреть даже того, сколько же человек находится на возвышении?

Спустя некоторое время, когда глаза Семена попривыкли к сумраку, он увидел, что за столом сидел заведующий читальней, а рядом с ним еще какой-то очень молодой, пришлый человек. Он сидел склонившись и не то что-то разглядывал на столе, не то писал. Семен ломал себе голову над вопросом: из какого села может быть этот молодой человек?

Здесь же, у стола, стоял еще какой-то пришлый человек, но, пожалуй, постарше, так как Семен разглядел, что он уже седоват. Каков он собой, Семену в точности не удалось рассмотреть, но ему показалось, что у этого человека румяное лицо и очень быстрый взгляд, потому что он то словно смотрел куда-то вверх, то поверх голов собравшихся, а порой, хоть и реже, прямо в лицо Семену. Разглядывая этого человека, Семен невольно стал вслушиваться в его слова, так как, собственно, этот-то человек и говорил.

Но как внимательно ни ловил Семен каждое слово оратора, он все-таки не сразу мог понять, о чем тот говорит. Семен только внимательно вслушивался в звук его речи, думая в то же время о том, откуда может быть этот молодой человек?

Вдруг Семен вздрогнул: ему показалось, что оратор обратился к нему.

— Отойдите-ка немного от дверей, потому что мне плохо видно, а я хочу вам кое-что прочесть, — произнес оратор и взял со стола какую-то бумагу.

«Это он не мне сказал, потому как я не возле дверей», — подумал Семен, увидев, что люди, загораживавшие свет, зашевелились. И все же Семену казалось, что оратор сейчас обратится к нему.

Оратор же начал так:

— Теперь я вам прочту о том, какого депутата должна выбрать наша мужицкая партия.

После этого он начал читать, что депутат обязан уменьшить мужицкую неправду, а мужицкая неправда — в том-то и в том-то.

Слушая это чтение, забыл Семен, где он и что с ним, и старался только поймать и запомнить каждое слово.

Когда оратор вычитал все из той бумаги, которую держал в руках, он стал говорить дальше по памяти, браня и укоряя людей, что они сами повинны в этой неправде, потому что вместо того, чтобы объединиться и помогать самим себе, они помогают панам чинить неправду. Очень долго говорил об этом оратор и очень бранил темный народ, пособляющий обидчикам.

Собравшиеся время от времени кричали то «славно», то «правда». А Семен, как только услыхал это, засунул руки в рукава, прижав их плотно друг к другу, точно зимой в мороз, и кричал вместе с другими, а если какое-либо слово ему особенно нравилось, он произносил: «Дай вам, боже, здоровья за это слово!»

Заканчивая речь, оратор спросил, согласны ли собравшиеся, — а с чем именно, Семен не мог понять, но подумал: «Хоть на виселицу — и то пойду!» И когда собравшиеся подняли руки, Семен встал на цыпочки, тоже поднял правую руку и, придерживая левой сползавший с плеч кожух, закричал так, что даже закашлялся: «Согласны, согласны все!»

Потом говорили двое односельчан, но Семен не слушал и не понимал их. Он в это время обдумывал то, о чем говорил сторонний человек. И ему все казалось, что надо бы этому человеку поцеловать руку.

Когда после собрания все вышли из риги, Семен стал забегать со всех сторон и протискиваться сквозь толпу, с целью увидеть того человека. Он, человек этот, стоял среди маленькой кучки людей и что-то говорил. Семен его увидел, но не нашел в себе мужества подойти, и, кроме того, ему стало стыдно, что он ни с того ни с сего хотел поцеловать при всех этому человеку руку.

Люди постепенно расходились, осталось лишь немногим более десяти «читальников» и еще двое пришлых. Хотя среди оставшихся был и Юрко, Семен все же не отходил от них. Он продолжал разглядывать того человека и убедился, что он действительно постарше другого, но не так уж румян, как ему показалось в риге. Зато взгляд его оказался еще более быстрым.

«Читальникам» хотелось угостить этих людей, они давали каждый по шистке на пиво. Семен тоже не утерпел.

Он покопался у себя в кошельке, насчитал медяками шистку и, как бы крадучись, подошел к Паньку.

— Возьмите и у меня, — вымолвил он и испугался: «А ну, как не возьмет?» Но Панько взял.

Когда Юрко принес пиво, вынесли из риги в сад стол и скамьи. Грицько вынес из хаты буханку хлеба и разрезал на куски, а заведующий читальней пригласил сторонних людей к столу.

Пили пиво из двух стаканов. Каждый делал только один глоток, доливал стакан, наполняя его, и передавал соседу. Разговор шел не общий, всяк говорил со своим соседом, и почти все просили пришлых людей пить и закусывать. Семен видел, что все кругом веселы и откровенны друг с другом, и в нем пробудилось что-то похожее на зависть.