Хит сезона - [12]

Вместо ответа он вновь поднял свой стакан с портвейном и повторил:

– За знакомство!

Пришлось выпить.

Честно сказать, мне это не впервой – пить дешевое крепленое вино. Случалось, когда я была еще студенткой и ходила к девчонкам в общежитие в гости, правда, особого удовольствия от этого напитка я никогда не испытывала. Но ради дела… Почему бы и не выпить?

Выпили.

Ромка тоже осушил полстакана. Закусывать было нечем.

– Ну? – сказал Валера.

– Что «ну»? – ответила я. – Начинай!

– Короче, так! – заявил он. – Сегодня во время спектакля какая-то гнида замочила дядю Васю. Мужик был отличный, всегда под градусом и угощал, когда ни попросишь! Кому он помешал – даже предположить трудно!

– Стоп-стоп-стоп! – воскликнула я, чувствуя, что портвейн слегка ударил мне в голову. – Я же сказала – с самого начала!

Валера помотал головой.

– Нет! – заявил он. – Ты этого не говорила!

– Теперь – говорю! – возразила я. – С самого начала! Или я пошла!

– Не нарывайся… – процедил он сквозь зубы.

– На что? – спросила я его угрожающе.

– На совет… – пробормотал он, чувствуя, что немного перегнул. – Давай так! Сейчас еще выпьем, и я начну с самого начала!

– Давай! – согласилась я.

Выпили еще по полстакана.

На этот раз портвейн показался мне совершенно отвратительным. Голова плыла все сильнее, и я уже подумала, что опрометчиво согласилась пить эту гадость.

Поглядев на Ромку, я увидела, что он раскраснелся, глаза его неестественно блестят и он не сводит взгляда с моей груди. Валера держался более трезво.

– Во втором действии, в самом начале, мне на сцену идти, декорации менять, прямо на глазах у зрителей. У нас занавес вообще не закрывается. Не знаю почему. То ли это режиссерская находка, то ли просто сломалось там что-то в лебедке, хрен его знает… Короче, тащу я на сцену трон для Арнольда, он на нем во время шабаша ведьм должен сидеть, вдруг за кулисами – вопль! Кто орет – не разберешь. Визжит кто-то, как ножом его режут. Вроде – баба. Мы все на сцене замерли. И мы, рабочие, и артисты – тоже. Как раз пауза в действии, ни музыки, ни разговоров. И вдруг этот вопль. Весь зал слышал. Секунд через двадцать вылетает на сцену костюмерша Валька, дура набитая, хотя ей уже под пятьдесят, наверное, и орет во все горло: «Убили! Убили! Милицию вызывайте!»

– Кого убили? – спросила я, потеряв терпение. – Женщину?

Валера ухмыльнулся.

– Какую, блин, женщину! Я же говорил тебе – дядю Васю убили, пожарника! Ты, видно, уже совсем задурела! Правильно сказала – дуреешь ты от портвейна. И что ты меня перебиваешь, мать твою! Сама же просила – с самого начала! Будешь перебивать – еще бутылку куплю!

Как ни сильно шумело у меня в голове, я сообразила, вспомнила, что денег-то у него нет. Купит он!

Но он залез куда-то под рубашку, что-то там у себя нашарил и вынул из-за пазухи мятый-перемятый полтинник.

– Неприкосновенный запас! – сказал он многозначительно. – Расходуется только в чрезвычайных ситуациях. А сейчас, похоже, именно такая и есть.

И посмотрел на меня с каким-то намеком.

«Да пошел ты! – подумала я. – Знал бы ты, с кем сидишь, сопля! Я, между прочим, главный редактор газеты «Свидетель»! Слышал про такую? Вот так-то вот!»

– Продолжай, – сказала я. – Эту допьем, купишь еще. До утра далеко!

Валера слегка дернулся, услышав последнюю фразу, и посмотрел на Ромку с этаким наполеоновским выражением, а тот нахохлился и уткнулся носом в стакан.

«Эх, пацаны! – подумала я. – Какие ж вы еще глупые! Мозги у вас явно отстают от всего остального».

– Продолжаю! – объявил он, думая, конечно, не о том, что было в театре, а о том, что будет предстоящей ночью – как он себе это воображал. – Со сцены все – за кулисы. Про зрителей забыли. Кого убили, где? Никто не знает. Заметались. Потом сообразили Вальку спросить. Она трясется и твердит только: «В запаснике… Нож в спине». Я с парнями – туда, на склад, где декорации выездных спектаклей хранятся. Влетели и чуть не наступили на него… Я сразу понял, что это дядь Вася. Его красный пиджачок замызганный, его затылок с лысиной в полголовы. Не спутаешь. Из-под левой лопатки нож торчит. По самую рукоятку всадили. Я и нож сразу узнал – сапожника нож, из костюмерного цеха. Видела, может быть, такой, у сапожников часто такие бывают – из куска рессоры делают. Рессору выпрямляют, срезают под углом и затачивают. Острый, сволочь, не дай бог. Я к дядь Васе, пульс на шее ищу – нет. Не дышит уже. Его, наверное, сразу – насмерть. Под левую все же – похоже, в сердце вошел. Опытный какой-то мясник его грохнул. Умело грохнул, тут уж ничего не скажешь…

– Так кто же его – сапожник? – спросила я.

Валера посмотрел на меня маслеными глазами.

– Еще раз перебьешь, остальное дорасскажу утром, – пригрозил он.

– Утром ты отсыпаться будешь, – возразила я, посмотрев на него многообещающе. – Я же сказала – дурею от портвейна!

Валера судорожно глотнул и дернул плечами.

«Все! – подумала я. – Поверил, что он мне понравился и что эту ночь я проведу с ним. Теперь начнет все свои козыри поскорее сдавать…»

– Сапожника я сам допросил, пока менты не приехали. Если бы он, я бы ему за дядь Васю башку оторвал. Тот свой мужик был. А сапожник – гнида, татарин, трешку не выпросишь до зарплаты. Трясется над каждой копейкой… Я сначала точно на него подумал. Вечер же, спектакль идет, а он в театре торчит, какие-то ботфорты шьет. Я ломик пожарный взял у задней стены сцены – и в костюмерный, в закуток, где сапожники сидят. Сгреб его за воротник…