Хищники - [19]

— Но государством руководит не Бриан. Президент — это Пуанкаре, — напомнил Жак.

— Пора тебе научиться читать между строк, Жак. Бриан станет президентом в ближайшие два года. И тогда вся Европа будет просить Америку спасти нас.

Жак посмотрел на отца.

— Может быть, стоит попросить мать Жан-Пьера разрешить ему пожить у нее в Швейцарии, пока все это не закончится?

— Ты знаешь, что записано в вашем договоре. Кроме того, я не хочу, чтобы мой внук жил у этой шлюхи. И потом она никогда не возьмет к себе Жан-Пьера.

Она соглашалась только на то, чтобы выносить ребенка, но не воспитывать его.

— Ротшильды живут и в Англии. Может, попросить их взять Жан-Пьера?

Морис усмехнулся.

— Ротшильдов интересуют только деньги.

— Деньги у нас есть. Не забывай, что нам принадлежат все заводы, разливающие нашу воду. Их стоимость едва ли не превосходит активы Ротшильдов.

— А ты не забывай, что Ротшильды — евреи. Жак также помнил, что его отца зовут Морис, и полагал, что имя это очень уж еврейское. Морис пытался сменить имя и стать Франсуа, но его отец, дед Жака, не разрешил, потому что так звали отца жены Мориса. Он работал в «Плескассье» возницей. А женился Морис на дочери кучера только потому, что искал крепкую девушку из низов, которая могла родить ему здорового сына. Жениться его заставили лишь законы о наследстве, ведь только сын позволял оставить «Плескассье» в собственности семьи. По той же причине женился и Жак. Жена родила ему двух сыновей, Жан-Пьера и Раймона. За развод Жак заплатил ей и ее семье двадцать пять тысяч луи. Они расстались мирно. Жена нисколько не грустила. Еще выходя замуж, она знала, что Жак — гомосексуалист, как его отец и дед. Она также знала, что ей нужен настоящий мужчина.

После развода она переехала в Швейцарию, имея на банковском счету двадцать тысяч Луи. Пять получила ее семья. Недостатка в мужчинах она не знала и скоро открыла бар и кафе.

— Нет, Ротшильды нам не подойдут, — продолжил Морис. Голос его эхом отражался от балок высокого потолка. — Мы пошлем Жан-Пьера в Квебек, где у меня живет дальняя родня. Дадим им немного денег, и они о нем позаботятся.

— А как насчет Раймона? — спросил Жак. — Ему только три года.

— С Раймоном проблемы нет. Мальчик физически и психически недоразвит. Ты знаешь, что говорит доктор Мейер. Мы должны поместить его в приют, где занимаются такими детьми.

— Но, папа, — запротестовал Жак, — он мой сын, твой внук. Мы не можем бросить его.

— Опять ты не помнишь, что говорили доктор Мейер и другие специалисты. Раймон не проживет больше девяти-десяти лет. И лучшее, что мы можем для него сделать, — это отдать в добрые руки.

Жак застыл. На глазах его выступили слезы.

— Раймон еще совсем маленький. Только Господу известно его будущее. Возможно, случится чудо и он выздоровеет.

— Надежда умирает последней, Жак. Если случится чудо, он к нам вернется. Пока с этим ребенком у нас одни хлопоты. Мы не можем показать его людям, так как они будут смеяться над нами за нашими спинами. Пострадает и наш бизнес. Знаю я этих мерзавцев. Жестокости им не занимать.

— Но Жан-Пьер любит своего маленького брата.

— Жан-Пьер до конца войны останется в Канаде. Ему скажут, что Раймон слишком мал, чтобы отправлять его за океан. А вернувшись, Жан-Пьер совершенно его забудет.

Жак вскинул глаза на отца.

— Vous etes vraiment dur, papa[15].

ГЛАВА 2

Корабль, пусть ирландский, а не «Куин Мэри» или «Нормандия», был большим и обеспечивал максимальный комфорт. Назывался он «Молли Машри». Портом приписки значился Дублин. Жан-Пьер вздохнул и посмотрел на Армана, облокотившегося на поручень.

— Почему папа не отправил нас на одном из французских кораблей?

— Война, — ответил Арман. — Немцы и французы воюют. Но с Ирландской республикой немцы не воюют. Поэтому нашему кораблю ничего не грозит, когда он будет пересекать Атлантический океан.

— Но мы плывем в Квебек, Это часть Франции, не так ли?

— Уже нет. Теперь это Британия.

— Но там говорят по-французски!

— Так уж сложилось исторически. Пойдем в каюту, помоемся и переоденемся. Потом у нас обед, а после обеда мы увидим Гибралтарскую скалу и выйдем в океан.

Гибралтар они миновали в десять вечера, а потом Арман уложил мальчика спать. Их каюта состояла из двух маленьких смежных комнат. Жан-Пьер не знал, в котором часу его разбудил сигнал тревоги. Он спрыгнул с кровати, подбежал к двери, ведущей в комнату Армана, и забарабанил по ней. Ответа не последовало. — Арман! Арман! — закричал Жан-Пьер.

Дверь не открылась, Арман не отозвался. Мальчик быстро надел рубашку и брюки. Он слышал торопливые шаги в коридоре. Выбежав из каюты, он не мог понять, о чем говорили спешащие люди, так как не знал английского. Жан-Пьер побежал к бару. Один из матросов поднял его на руки и отнес в обеденный зал. Другой надел на него спасательный жилет и жестом показал, что мальчику надо сесть.

Жан-Пьер сел, огляделся. Множество людей, все в спасательных жилетах, кто сидя, кто стоя, ожидали дальнейших указаний команды. Пока всем пассажирам велели оставаться в обеденном зале. Страха не чувствовалось, так как все знали, что корабль ирландский, а Ирландия не принимает участия в войне.