Хищники - [13]
Ольга Петровна (вполголоса). Да; но согласись, папа, что он очень умный человек!
Граф (тоже вполголоса). Ничего себе: благёрствовать[18] может!
Те же и лакей.
Лакей. Алексей Николаич.
Граф. Говорил тебе, что принимать всегда без доклада.
Лакей. Алексей Николаич сам приказал доложить об себе.
Уходит, Мямлин между тем снова подходит к графу.
Граф, Ольга Петровна и Мямлин.
Граф (Мямлину). Что, вам лучше теперь?
Мямлин (продолжая немного гримасничать). Прошло несколько!
Те же. Входит Андашевский; вид его совсем иной, чем был в предыдущей сцене: он как будто бы даже ниже ростом показывает; выражение лица у него кроткое, покорное в как бы несколько печальное. Он со всеми раскланивается.
Граф. Как вам не совестно, Алексей Николаич, велеть о себе докладывать.
Андашевский. Но я полагал, ваше сиятельство, что не заняты ли вы чем-нибудь.
Граф. Вы никогда не можете помешать никаким моим занятиям!.. А теперь я действительно занят был и извиняюсь только, что предварительно не посоветовался с вами: я на прежнее место ваше назначил Дмитрия Дмитрича Мямлина!.. Не имеете ли вы чего-нибудь сказать против этого выбора?
Андашевский (почтительно склоняя перед графом голову). Ваше сиятельство, в выборе людей вы показывали всегда такую прозорливость, что вам достаточно один раз взглянуть на человека, чтобы понять его, но Дмитрия Дмитрича вы так давно изволите знать, что в нем уж вы никак не могли ошибиться; я же с своей стороны могу только душевно радоваться, что на мое место поступает один из добрейших и благороднейших людей.
Мямлин (со слезами на глазах). А мне позвольте вас, граф, и вас, Алексей Николаич, благодарить этими оросившими мои глаза слезами, которые, смею заверить вас, слезы благодарности, да стану еще я за вас молиться богу, потому что в этом отношении я извиняюсь: я не петербуржец, а москвич!.. Человек верующий!.. Христианин есмь и православный!.. (Обращаясь к Ольге Петровне.) А вам, Ольга Петровна, могу высказать только одно: я считал вас всегда ангелом земным, а теперь вижу, что и не ошибся в том; за вас я и молиться не смею, потому что вы, вероятно, угоднее меня богу.
Граф (видимо, опять соскучившийся слушать Мямлина и обращаясь к Андашевскому). Вы завтра же потрудитесь сказать, чтобы о назначении господина Мямлина составили доклад.
Андашевский. Очень хорошо-с!
Граф. А теперь я желал бы остаться с Алексеем Николаичем наедине.
Мямлин (почти струсив). Слушаюсь!.. Слушаюсь!.. (Торопливо раскланивается со всеми общим поклоном и проворно уходит, виляя своим задом.)
Граф, Ольга Петровна и Андашевский.
Ольга Петровна. Я тоже пойду и похожу по саду!.. Вы позовите меня, когда кончите. (Уходит.)
Граф и Андашевский остаются на террасе, а Ольга Петровна начинает ходить около, в весьма недальнем расстоянии от террасы.
Граф. Ольга мне сказывала, что в газетах опять появилась статья о Калишинском акционерном обществе.
Андашевский. Даже две-с!.. Одна в понедельничном номере, а другая в сегодняшнем.
Граф. И что же они в общих чертах, намеках только говорят?
Андашевский. В понедельничной только в намеках сказано; а в нынешней я прямо по имени назван и опозорен, как только возможно.
Граф. Это лучше наконец, что вас назвали прямо по имени. Теперь вы можете начать судебное преследование против автора этих статей; вы, конечно, знаете его?
Андашевский. Полагаю, что это один из наших чиновников, Шуберский, который прежде писал об этом и даже признался мне в том.
Граф. Но отчего его тогда же не выгнали?
Андашевский. Из моей экспедиции он тотчас после того вышел, но его взял к себе на службу Владимир Иваныч Вуланд.
Граф. Зачем же Вуланд это сделал?
Андашевский. Вероятно, чтобы досадить и повредить мне, и даже настоящие статьи, как известно мне, писаны под диктовку господина Вуланда.
Граф (удивленный). Вуланда?
Андашевский. Самые положительные доказательства имею на это. Он и прежде всегда мне завидовал, а теперь, по случаю назначения моего, сделался окончательно злейшим врагом моим.
Граф (сильно рассердясь). О, в таком случае я поговорю с господином Вуландом серьезно. Я не люблю, чтобы под мои действия вели подкопы!.. Шуберскому сказать, чтобы он сейчас же подал в отставку, а вас я прошу начать судебное преследование против него за клевету на вас, потому что я желаю, чтобы вы публично и совершенно были оправданы в общественном мнении.
Андашевский (смущенным и робким голосом). Нет, ваше сиятельство, я не могу начать против господина Шуберского судебного преследования!
Граф (удивленным и недовольным тоном). Это почему?
Андашевский. Потому, что он может доказать справедливость своих обвинений против меня!
Граф (все более и более приходя в удивление). Но каким же образом и чем он может доказать это?
Андашевский. Тем, что, вероятно, даже письменные какие-нибудь доказательства имеет на то; так как происшествие, которое он описывает, в самом деле существовало.
Граф (как бы пораженный громом). Как существовало?.. И вы действительно с этих акционеров взяли триста тысяч?
Андашевский (с трепетом в голосе). Взял-с.
«Если вам когда-нибудь случалось взбираться по крутой и постоянно чем-то воняющей лестнице здания присутственных мест в городе П-е и там, на самом верху, повернув направо, проникать сквозь неуклюжую и с вечно надломленным замком дверь в целое отделение низеньких и сильно грязноватых комнат, помещавших в себе местный Приказ общественного призрения, то вам, конечно, бросался в глаза сидевший у окна, перед дубовой конторкой, чиновник, лет уже далеко за сорок, с крупными чертами лица, с всклокоченными волосами и бакенбардами, широкоплечий, с жилистыми руками и с более еще неуклюжими ногами…».
«Нижеследующая сцена происходила в небольшом уездном городке Ж.. Аполлос Михайлыч Дилетаев, сидя в своей прекрасной и даже богато меблированной гостиной, говорил долго, и говорил с увлечением. Убедительные слова его были по преимуществу направлены на сидевшего против высокого, худого и косого господина, который ему возражал…».
Роман А.Ф.Писемского «Тысяча душ» был написан больше ста лет тому назад (1853—1858). Но давно ушедший мир старой – провинциальной и столичной – России, сохраненный удивительной силой художественного слова, вновь и вновь оживает перед читателем романа. Конечно, не только ради удовлетворения «исторического» любопытства берем мы в руки эту книгу. Судьба главного героя романа Калиновича – крах его «искоренительных» деяний, бесплодность предпринятой им жестокой борьбы с прочно укоренившимся злом – взяточничеством, лихоимством, несправедливостью, наконец, личная его трагедия – все это по-своему поучительно и для нас.
Известный роман выдающегося писателя, посвященный русской общественной жизни 60-х годов XIX века, проникнутый идеями демократизма, добра и человечности. Произведение это получило высокую оценку Л.Н.Толстого.
«Утро. Большой кабинетъ. Передъ письменнымъ столомъ сидитъ Владимiръ Ивановичъ Вуландъ, плотный, черноволосый, съ щетинистыми бакенбардами мужчина. Онъ, съ мрачнымъ выраженiемъ въ глазахъ, какъ бы просматриваетъ разложенныя передъ нимъ бумаги. Напротивъ его, на диванѣ, сидитъ Вильгельмина Ѳедоровна (жена его), высокая, худая, белокурая нѣмка. Она, тоже съ недовольнымъ лицомъ, вяжетъ какое-то вязанье…».
«Губернией управлял князь ***. Четверг был моим докладным днем. В один из них, на половине моего доклада, дежурный чиновник возвестил:– Помещик Шамаев!– Просите, – сказал князь…».