Хищницы - [36]

Штейн вела себя вызывающе. Уверяла: хотела открыть коммерческое предприятие и впоследствии отдать все долги, но арест вызвал крах ее предприятия.

Потянулись свидетели. Прислуга утверждала, что им Штейн должна деньги, должна даже священнику за венчание с бароном. Горничной она задолжала 400 рублей. По словам прислуги, если они переставали настаивать на возврате жалования, баронесса делала им хороший подарок. Баронесса всюду, где только могла, не платила: мясникам она задолжала сотни рублей; за лошадей, которых она держала, и автомобиль не платила; за наем меблированных комнат, стоивших 2 тысячи рублей в год, также.

Дворянин Карпович рассказывал, что по объявлению в газете был на приеме у Штейн. Баронесса представилась председательницей Мариинских детских приютов. Залог – 2 тысячи рублей. Когда Карпович предложил положить деньги в банк, Штейн заявила: «Вы не знаете, с кем имеете дело. Деньги будут переданы фрейлине Нарышкиной». Вскоре раздался телефонный звонок, к Штейн подошел управляющий и объявил, что ее просят к телефону из Мраморного дворца. Был допрошен и барон Остен-Сакен; он утверждал, что не знал о проделках жены.

Штейн заявляла: кредиторы навязывали ей деньги, утверждая, что с нее дорого не возьмут и сделают скидку 20 %. «Я предупредила, что сразу не плачу, но продавщица ответила, что я могу заплатить когда и как угодно. За такую любезность я подарила ей страусовое перо». Штейн утверждала, что платила и некоторым обвинителям, и сыскной полиции, дабы те не доносили и не арестовывали ее. Штейн рассказала о домогательствах со стороны Лихачева, как он стрелялся из-за нее, но она осталась верна мужу. Вызвало смех заявление Штейн о том, что ее муж был в ресторане с ней, так как оберегал ее нравственность.

Штейн говорила, сбиваясь и путаясь. Она пускала слезу, говорила сдавленным голосом, просила прощения у потерпевших.

Присяжные заседатели после часового совещания на все 15 вопросов ответили, что она виновна. Окружной суд приговорил лишенную прав Ольгу Штейн, баронессу Остен-Сакен к заключению в тюрьме на 5 лет.

Эпилог

В 1917-м, после того как из тюрем освободили всех заключенных: и политических, и уголовников, – в стране пролетарской диктатуры Ольга Штейн продолжила заниматься излюбленным промыслом – мошенничеством.

Ее главным занятием теперь стал обман тех, кто собирался бежать из Советской России и хотел переправить в Финляндию ценности. Утверждая, что у нее есть знакомые контрабандисты и финские пограничники, она брала драгоценности, произведения искусства. Понятно, что она ничего никуда не переправляла. А жаловаться потерпевшие боялись. Все же в августе 1919 года ее арестовали, но оправдали за недостаточностью улик.

В январе 1920 года она арестована снова и на этот раз приговорена к пожизненному заключению. Впрочем, и среди комиссаров у нее были покровители. По амнистии 7 ноября 1920 года срок Штейн сократили до 5 лет, а к следующей годовщине Октября снизили еще на год. Последним местом заключения была трудовая колония в Костромской губернии. Но в начале 1923 года, когда ей оставалось сидеть еще год, милиция задержала ее в Москве, где она, разъезжая на автомобиле с водителем, выдавала себя за представителя Пролетарского общества помощи голодающим и вымогала пожертвования у нэпманов, угрожая им ЧК. Ее возвратили в колонию, откуда она вышла в августе 1924 года.

Уже в сентябре 1924 года Штейн задержала ленинградская милиция: родственники мошенницы пожаловались прокурору, что она выманила у них вещей на 20 рублей. Вещи продала, но денег не отдавала.

На суде Штейн кокетничала с народными заседателями и выглядела значительно моложе своих 55 лет. Новый срок, вынесенный 24 ноября 1924 года, – 1 год колонии.

Как закончила Штейн, неизвестно, скорее всего, в ее жизни были и Соловки, и Беломорканал. 30 июля 1937 года был принят приказ НКВД № 00447. Согласно этому приказу, арестовывались все уголовники-рецидивисты. Большинство из них расстреляли, и если Ольга Григорьевна дожила до 1937 года, то прах ее покоится на Левашовской пустоши, под Петербургом.

Глава 3 Она придумала фашизм

28 марта 1922 года в здании Берлинской консерватории прогремели выстрелы. От зрителей отделились два человека и с криком «Месть за императрицу!» бросились вперед. На сцене делал доклад глава партии кадетов Павел Милюков. Раздался выстрел, еще один. В зале закричали: «Убит, убит!» Но не Милюков, а его товарищ Владимир Набоков, случайно попавший под пулю. Фамилия убийцы – Шабельский-Борк. Современники писали: «В этой двойной фамилии уже злой рок, болезнь и помешательство. Стоит хотя бы вспомнить, кем была его мать».

Елизавета Шабельская – актриса, журналистка, писательница, политическая активистка, виртуозная интриганка, аферистка, сумасшедшая. «Ее жизни хватило бы на три романа Дюма», – сказал один из современников, а в ее некрологе написали: «Она могла бы быть Сонькой – Золотой Ручкой, агентом-провокатором, держать политический салон, как мадам Эдмон Адан, могла бы стать теософом, как Блаватская, и упоительно врать про голубые горы в Индии, могла бы прижить сорок дочерей от разных отцов. Она могла бы многое и самое противоположное…»