Хирург - [32]

– Ну как, Евгений Львович?

– Удалось. Понимаешь, удалось убрать. Опухоль прорастала и вокруг непосредственно, инфильтративно, но отдельных узлов, метастазов не было. Одна большая опухоль. Хорошо убралась. С клетчаткой со всей, одним блоком все ушло. Хорошо. Анастомозы хорошо получились. – Мишкин остановился в коридоре у холодильника, взял у доктора из кармана ручку и блокнотик и стал рисовать схему операции. – Вот так мы сделали. Понимаешь? Тьфу тьфу, не сглазить – хорошо получилось. Теперь посмотрим, как пойдет.

– Евгений Львович, там в приемном поступает больной. Направлен с прободной язвой. Черт его знает, может, и есть прободная. Но уж больно он спокоен. Посмотрите, пожалуйста. И живот не очень напряжен, по моему. А с другой стороны, действительно похоже. И анамнез: молодой, мальчик, двадцать один год.

В это время открылась дверь лифта и из него вывезли каталку с больным.

– Этот?

– Да. Посмотрите, пожалуйста.

Мишкин тут же, не дожидаясь, когда больного отвезут в палату, прямо в коридоре стал смотреть больного.

– Надо вас оперировать. Больной молчит.

– Везите прямо в операционную. Больной молчит. Его везут.

– Пусть начинают наркоз. Будешь оперировать, я тебе помогу. Здесь резекцию, наверное, не надо делать. Ушить язву, и все.

Молодой доктор доволен. Будет оперировать.

– А я не был уверен, что это прободная.

– Но ведь прошло сколько-то времени после твоего осмотра. Картина же должна как-то измениться. Ты смотрел – еще не было ясно, а теперь ясно. Да ты и сам видел.

– Да. Видел. А Агейкин со мной смотрел, он высказал мнение, чтоб подождать, посмотреть, понаблюдать. Его мнение – не надо торопиться.

– Агейкин. У него есть мнение по каждому поводу, а мыслей нет. Как у собаки – всегда есть желание поднять ногу у каждого столбика, но полить его зачастую уже нечем. Агейкин! Ему бы только порядок соблюсти. Ну и разозлил он меня сегодня. Сестер нет. Ночью была сегодня одна сестра, одна на семьдесят больных! Так вместо того чтобы думать, как помочь этой сестре и вообще найти выход, он орет на сестру за безобразия и упущения ее этой ночью. Упущение-то грошовое. «Сестер надо учить! Сестер надо воспитывать! Надо проводить с ними занятия!» Агейкин! Конечно, надо. Было бы только с кем.

– Евгений Львович. У меня еще одна просьба. В пятой палате больной с язвенным стенозом желудка отказывается от операции. Поговорите с ним, пожалуйста.

– В пятой? Это у окна? Блондин? Худой? Ладно, зайду. Зайду.

Доктор пошел в экстренную операционную, куда повезли больного.

К Мишкину подошла старшая сестра:

– Пришел консультант гинеколог. Вовремя ходит.

– Вот видите.

А дело было так. Их постоянный консультант гинеколог, совместитель, никогда не приходил вовремя, а иногда и вообще не приходил. Когда ему говорили об этом, он ссылался на свою основную работу. Да и действительно не успевал, – у гинекологов в отделении очень много работы – поток. Когда он не приходил вовремя, но всю работу успевал сделать в меньшее время, ему все равно вычитывали из оплаты время, которое он не был. Эти полустихийные появления гинеколога были очень неудобны для отделения. Но найти другого консультанта не могли. Мишкин тогда и предложил старшей сестре, которая ведет ведомость зарплаты: «Пишите ему полностью, как будто он не опаздывает и бывает каждый раз». Старшая сначала испугалась: во первых, это не положено, во вторых, «это не так же», а в третьих, испугалась, что кто нибудь стукнет и ей будет начет, вычтут эти деньги из ее зарплаты. Но Мишкин уговорил под свою ответственность. Он предполагал, что гинеколог засовестится, когда получит все деньги полностью, и это будет самым эффективным ходом в их борьбе с гинекологом. Об эффекте ему сейчас сестра и сказала. Старшая была удивлопа и всем говорила об этом.

– Не говорите никому, – предупредил ее Мишкин. – Зачем вы все это раскрываете? Вам же все равно влетит, даже если он сейчас и ходит аккуратно. И потом, мы не знаем, сколько это продлится.

Подошла еще одна сестра:

– Евгений Львович, мыться на прободную можно.

– Иду, иду. Пусть начинает, пусть пока живот открывает. Так он и не успел дойти до ординаторской, кинуть тело в кресло, покурить да полялякать.

– Евгений Львович, вы будете Трошину перевязывать? Со свищом.

– После операции. Дренажи приготовьте.

– Дренажей нет, Евгений Львович. Нет совсем. «Дренажей нет! Вдруг пропали дренажи. Все время что-то пропадает. Почему? Производство их налажено давно. Куда пропали? На том и держится администрация. Если бы не надо было что-то беспрерывно доставать, создавать, организовывать, а только лечить – что б они делали?! А так и обязательства принимать легче, и обсуждать положение можно беспрестанно. Нет дренажей! Почему! Что ж, порежем системы для переливания крови. Вот беда! Другой дефицит создастся». Продолжая этот внутренний монолог, Мишкин вошел в операционную, и, как только сунул руки под струю воды и, по существу, уже включился в операционный настрой, все мысли о дренажах, дефицитах, администрации улетели вместе с водой в раковину.

Операция оказалась недолгой. Свежая язва на практически здоровом желудке у молодого человека. Зашили дыру, осушили живот и – «Вы, наверное, без меня живот зашьете. Можно мне уйти?».