Хирург - [42]

— Мы будем кататься по городу, а ты — прислушиваться к чувствам. Если тебя что-то насторожит — немедленно говори.

Рот девушки приоткрылся. Будь на её месте кто-то другой, покрутил бы пальцем у виска и спасся бегством, но хелпер подсознательно верит человеку, с которым ему предстоит работать в паре.

— Это более чем странно, — её голос зазвучал твёрже. — Объясните, пожалуйста.

— Если я объясню, — Хирург завёл мотор, — ты изменишься. И мир изменится, причём не в лучшую сторону. Ты хочешь этого?

— Я хочу знать.

— У тебя редкий талант, но такого рода свойства редко приносят человеку счастье, — сказал Хирург, повернувшись назад. — Если я всё тебе расскажу, они усилятся, и ты станешь ещё более несчастной.

— Куда уж больше, — пробормотала она, насупившись.

— Поверь, есть куда, — Хирург взглянул на Полковника, рассматривающего игрушечного скомороха у зеркала, выжал газ. — В каждом человеке есть червоточина, в ком-то она больше, в ком-то — меньше. Есть те, кто почти сгнил… люди-фурункулы. Так вот, если ты окажешься рядом с человеком, в душе которого есть грязь, он потеряет людское обличие и будет, не желая того, творить непотребство. В тебе много силы, которая катализирует зло, если её пробудить, ты не сможешь на люди показаться. Оно тебе надо?

В зеркале отразились её округлившиеся глаза.

— Оно… и так… всё — так.

— Умножь на десять, — сказал Полковник. — Эд, хватит курить! Во-первых, это опасно за рулём, во-вторых, ты всё завонял.

— Слушаюсь, товарищ майор, — жадно затянувшись, Хирург выбросил только что начатую сигарету. — Вика, прошу прощения.

— Как жить с этим, — проговорила девушка. — И что оно такое? Что я такое?

— Повторяю: если ты узнаешь, не сможешь жить среди людей. Они будут, не желая того, ненавидеть тебя. И, скорее всего, своей смертью ты не умрёшь. Хочешь так?

— Нет.

— Тогда тебе остаётся нам поверить, мы из одной упряжки.

— Последний вопрос… Что мы ищем?

Полковник качнул скомороха и сказал:

— Не «что», а «кого»: человека, в котором не осталось ничего, кроме червоточины. Он по сути мертвец, да что-то задержался среди живых.

— А вы… сами не можете?

— Не можем. Отставить разговоры!

Хирург посмотрел назад: девушка прикусила губу и откинулась на сидение. Сумку она прижала к себе, обхватив руками.

— Теперь расслабься и слушай своё сердце.

— Что я должна почувствовать?

— Панический страх, — сказал Хирург. — Головную боль.

— Понятно, — она вздохнула и отрешённо уставилась в окно, но её внимание тихонько скреблось в душу.

— Вика, — сказал Полковник. — Ты, надеюсь, никуда не торопишься?

— Нет.

— Вот и славненько. Поездка может затянуться на пару часов. Куда поедем? — обратился он к Хирургу.

— В Камыши, потом — Фиолент… куда повезу, туда и поедем.

За окнами проплывали пожелтевшие хрущёвки, белокаменные новострои, украшенные рекламными вывесками; шиферные крыши частных домиков, прикрывающихся буйной зеленью, придорожные шелковицы. Когда «Додж» взобрался на холм, впереди блеснуло море.

Молчание нарушил Полковник:

— Всё тут хорошо: и люди душевные, и дороги широкие, климат, природа, море, но по площади город почти как Москва. Чтобы попасть из района в район, нужно пересекать огромные пустыри. Нерационально. Не понимаю.

— Так уж сложилось. Город всегда был закрытым военным гарнизоном. Строилась воинская часть и рядом — дома для офицеров. Со временем они обрастали магазинами, школами, садиками; прокладывались дороги, троллейбусные линии — получался район. В другом месте другая военная часть становилась районом. Теперь пустоты заполняются новостроями. В городе преобладают центростремительные процессы.

Полковник призадумался и хмыкнул.

Покружив по району, машина свернула на пригородную дорогу и долго ехала сквозь дачный посёлок.

— Камыши, Лётчики, Шевченко — минус, — подытожил Полковник. — Фиолент, похоже, тоже минус. Вика, ты ещё не уснула?

— Пока жива, — донесся её умирающий голос. — Только что-то тошнит. Укачало.

— Потерпи минутку, — сказал Хирург. — Остановлю у обрыва.

— Пустая затея, — Полковник бросал камешки вниз, в бушующее море. — Лучше на рыбалку сходили бы.

Прочёсывание других районов не дало результата. Вика не тревожилась — полулежала на заднем сидении, щёлкая кнопками телефона. Объездив Северную сторону, Хирург отвёз девушку домой и сказал, провожая взглядом:

— И всё-таки он где-то рядом. Прячется, сволочь. Чувствует, что его ищут. Слушай, тебя куда подвезти?

— К гаражу. Нужно ещё кое-куда съездить.

— Будут новости — звони, — прощаясь, Хирург пожал протянутую руку.

«Почему так на душе муторно? — думал он. — Почему так хотелось схватить Полковника за шкирку, затащить в пивнушку… или — на Славикову лодку, и выйти в море? Пусть не время ещё, пусть мы бы не наловили ничего, просто прокатились бы по бухте, рассматривая выстроившиеся рядком военные корабли. Откуда тревога? Что это — возраст? Пора, старина, на пенсию, ты работал сторожевым псом с пятнадцати лет, довольно! Но не отправляют с этой службы на пенсию и не увольняют. Отсюда увольняют только на тот свет».

Дома он растянулся на диване, сцепив руки за головой. Если взятая под опеку девушка выживет, надо будет ею заниматься. Взялся — доводи дело до конца. Подобрал умирающего котёнка, обогрел — всё, ты за него в ответе, потому что подарил заново жизнь. Взвалил на себя обязанности Бога, не жалуйся. Тут не котёнок — человек, не бросать же его, не отступаться в последний момент. Испугался? Сорвался? Запаниковал? Совершил поступок — отвечай. С благих намерений порой слишком строгий спрос. Куда теперь её? Оставить в больнице? Пусть сами выхаживают. Деньги подкидывать иногда. Смотреть, чтоб уход был хороший.