Хирург - [40]

Теперь никто не узнает в вонючем бомже, потягивающем дешёвое пиво на лавочке, Вано Шалого.

У меня была чуйка, что Буцык сегодня должен появиться ближе к вечеру, и на пост я прибыл в начале пятого. Уселся на бетонную ножку, растопырив колени, вынул из-за пазухи отвратного клетчатого пиджака бутылку местного пива, сбил крышку о почерневший обломок доски, пригубил. Ну и дерьмище, тьфу! Кислятина. Только бомжам такое пить. А что, я — бомж: в бичовском шмоте, воняю перегаром, небрит и перекошен. Мне жарко, спина взмокла, но приходится терпеть. Я глянул на бычки «Парламента». Да, курю дорогие сигареты, но вряд ли кто-то обратит на это внимание.

Напротив пристроились личинки лохов — двое длинношеих пацанов в джинсах, растянутых на коленях. На их головах красовались засаленные кепки. Только вас мне и не хватало! На меня сопляки глядели с нескрываемым презрением, сплёвывали сквозь зубы. Пора от них избавляться. Вытерев рот рукавом, я смачно рыгнул и встал, пошатываясь. Расстегнул ширинку. Путаясь в штанах, сделал несколько шагов и принялся отливать на ходу. Пацанята переглянулись, заржали и свалили-таки.

Вот и хорошо. Скоро Буцык нарисуется. Очень-очень скоро. Где он шляется?

Солнце исчезло за крышами, стало прохладнее. Так-то лучше. Было бы вообще замечательно, если бы в гараже по соседству снова ревели бездарные рокеры. Тогда никто не услышал бы пару подозрительных хлопков.

Ни рокеры, ни Буцык так и не объявились. Стемнело уже, вон, высыпали первые звёзды. Пойду-ка я домой. Вдруг его сегодня не будет, чего зря зад отсиживать?

Всё-таки нервирует, когда твой дом у хрена на куличках. Хочется побыстрее добраться, а приходится трястись в машине. И давишь, давишь на газ, спешишь… Вот ведь интересно: почему я спешу? Откуда на душе тревога? Кажется, что эти несколько минут жизненно важны.

Мимо проносились горящие квадраты окон, фонари, дома. Мимо и мимо, ненужные, неинтересные. Опасность подстёгивала и гнала вперёд, корчила рожи, издевалась: спеши, не спеши, ничего не изменишь. Всё решено без тебя.

Машина перепрыгивала через кочки, тряслась, я чуть об руль не долбанулся, но домчал. Вот он, мой дом: два светящихся окна в непроглядном мраке. Скорее, ну скорее же! Я взбежал по ступенькам, распахнул дверь. Везде свет: и в прихожей, и в столовой, и на кухне. Ослеплённый, я зажмурился, ощущая, как холодеют руки. Мой дом пуст. Кроме меня здесь нет живых. Щелчок передёрнутого затвора эхом прокатился по пустым комнатам. Хотелось крикнуть, позвать Анжелку и услышать её голос, но я откуда-то знал, что она не ответит. Она лежит в своей комнате с перерезанным горлом, а рядом медленно остывает малой. Одна надежда, что убийца ещё здесь. Я совсем чуть-чуть опоздал, но ещё могу его наказать.

На носках я взошёл по лестнице, замер у двери в спальню: тишина. Сейчас или никогда. Удар — дверь распахнулась, я ворвался в комнату с пистолетом наготове.

Никого.

Анжелкины вещи разбросаны по полу, дверцы шкафов открыты, поперёк смятой постели протянулся ажурный лифчик. Чёрт! Ну ты, Буцык, и сука! Ударом ноги я открыл дверь в соседнюю, нежилую спальню — грохот и женский крик. Щёлкнул выключатель: перед дулом пистолета размахивала руками заспанная няня, на её постели ворочался и недовольно скулил сын. Я витиевато выругался и сплюнул.

— Что ж вы пугаете так, — пролепетала женщина, взяла на руки ребёнка. — Так недолго и инфаркт получить.

— Какого чёрта дверь не закрыта, — прорычал я, чувствуя, как меня начинает бить Кондратий. — Где моя жена?

— К ней подруга приехала… Алла, рыженькая такая. Они вышли проветриться.

Вот же дуры! Такое опасное время, а им всё шляться бы! Я набрал Анжелку: трубку сняли, загромыхала музыка.

— Слушаю тебя, ко-о-отик!

Напилась уже, скотина.

— Ты где?

— О-о-о, тут это… бар такой милый… классный… Алла, как называется? Хи-и-и. Барсук. Давай к нам скорее.

— Знаешь, что, едь домой быстро из своего сучьего бара. У тебя есть час, чтоб добраться. Поняла?

— Ну, ко-о-тик! Ну, не ревнуй.

Знала бы ты, дура, что я из-за тебя пережил!

— Ладно, — сказал я, остывая. — Тусуйтесь. Только осторожно.

Что-то нервным я стал. Нельзя так. Скорее нужно кончать Буцыка, а то волнуюсь за жену, как престарелая мамаша за девственность своей дочки. Самому жизни нет, и ей не даю развлекаться.

Вернулась Анжелка за полночь. Загрохотала стулом, разделась, завалилась в постель. Сквозь сон я слышал, как она пару раз вставала в туалет. Утром в столовой я натолкнулся на Аллку, зелёную, перекошенную. Вот, кого бы я испугался, увидев утром в постели, так это её: длинная, костлявая, крючконосая. Баба Яга в молодости. Ссутулившись, она пыталась запихать в себя кофе.

— Привет, — проговорил я. — Как погуляли?

Вместо приветствия она промычала что-то нечленораздельное, но на вопрос ответила:

— У-у-у, хорошо, — она ткнулась носом в ладонь, растопырив длинные пальцы с горбатыми наращенными когтями. — Хороший бар, весёлый.

— Вижу, что встреча удалась, — высыпал в рот таблетки от головы, запил минералкой. — Когда моя проснётся, скажи, что буду поздно.

В машине я переоделся, и на место прибыл в маскарадном костюме, засел в кустах, откупорил пиво, поскрёб колючую щёку. Четвёртый день не бреюсь, точно, бомжара. В таком виде меня мать родная не узнает… Мама. Как она там? Когда закончу с Буцыком, надо будет ей позвонить.