Хинельские походы - [90]

— Часовые сюда, ко мне! — крикнул дежурный.

Послышались поспешные шаги и голоса:

— Кто такая?

— Ты что тут делаешь?

— Я тебе покажу, гадюка, ягоды! Как сюда попала? Н-ну? Отвечай!

Сквозь ветви шалаша мне видно, как дежурный по отряду, воентехник Кулькин, навел на женщину револьвер.

— Мы из Саранчина… — лепетала задержанная.

— Кто еще с тобой!

— Муж… Мы вместе…

— Где он? Показывай, стерва!

Неподалеку раздается окрик:

— Стой, стой, стреляю! — И предутреннюю тишину леса взорвал выстрел. За ним второй, третий…

Лагерь ожил. Послышались голоса командиров:

— В ружье!

— Пулеметы к бою!

— Взв-о-од, за мной!

— Обыскать кусты!

Отряд мгновенно принял боевой порядок, приготовившись к ближнему лесному бою. Командиры были приучены располагаться на стоянках треугольником и по тревоге строить «кольцо обороны».

На лесной тропе на Саранчино продолжали греметь одиночные выстрелы.

Быстро одевшись, я вышел из шалаша и вдруг заметил валявшуюся у входа гребенку Елены…

Так вот какая змея оказалась в моем шалаше!

Приблизившись к группе партизан, окруживших женщину, я увидел, что это не Елена.

— Вы потеряли гребенку? — спросил ее.

— Моя! Моя! — механически воскликнула та и потянулась ко мне.

— Где вы ее взяли?

Женщина растерялась.

— Ой, это не моя. Она случайно досталась… Кто-то оставил…

— Где вы ее взяли?

— Ночью было… Мадьяры женщину перевязывали. Может, она в хате оставила, — говорила несвязно задержанная, дрожа как в ознобе.

— Когда это было?

— Не помню… Весной… Подывотье горело, Новоселки. В Саранчине мадьяры стояли…

— И в лесу людей казнили, — подсказал Анисименко.

— Да, на другой день…

— Это шпионка, — сказал появившийся Буянов. — Мой часовой убил ее мужа. Смотрите, что было в потайном кармане.

Буянов показал при этом грязно-белую нарукавную повязку, на которой значилась выжженная ляписом трафаретная надпись.

— Вот как, севский полицай! — воскликнул Анисименко. — А почему ты думаешь, что он муж ее?

— Да только вчера я стоял у них во дворе и обоих видел…

— Нас мадьяры подослали, — заплакала женщина.

Со стороны Саранчино снова послышались выстрелы. На этот раз пулеметные.

— Это они? — спросил я женщину, кивнув в сторону выстрелов.

— Бежали! Они убежали! — закричал Богданов. — Человек пятнадцать возле речки пряталось!

— Надо уходить отсюда, — сказал я Анисименко. — В Саранчине — гнездо шпионов. Севцы жаловались, что из этого села никто не смеет вступить в их отряд.

Мы быстро построились в походную колонну и двинулись на юг лесом, избегая дороги.

Позади нас булькали мадьярские пулеметы, очевидно прикрывшие отход своей разведки.

— Убит часовой! Мой боец Кручинин. Веревкой задушен, — взволнованно доложил подбежавший ко мне Сачко.

Я подозвал дежурного.

— Кто был часовым у штаба?

— От первого взвода Плехотин, а патрулировал помкомвзвода Колосов, — ответил Кулькин, — но Плехотина нет, я проверил всю колонну…

— Может быть, убит и Колосов? — спросил я.

Кулькин пожал плечами.

— Не может быть, я видел его в момент тревоги.

Колонна шла, пробираясь к южной опушке леса.

Посадив пленницу на свою повозку, я потребовал от нее чистосердечного признания. Она сказала, что человек триста немцев подкрались ночью к лесу, рассчитывая с рассветом напасть на наш лагерь. Полицая они выслали в разведку под прикрытием двадцати солдат с офицером. Предатель в свою очередь «прикрылся» своей женой, послав ее вперед. На случай внезапной встречи с партизанами она должна была сказать, что собирает в лесу землянику. В темноте лазутчица забрела в центр лагеря и, чтобы не попасть в руки патруля, юркнула в шалаш. Муж ее был тайным полицаем. Далее женщина рассказала, что подозрительные отлучки мужа в Севск и Середино-Буду привели к ссоре, но предатель пригрозил ей, что он выгонит ее из дому или отдаст на расправу в гестапо. А потом сделал и из нее предателя. За сегодняшнюю «работу» немцы обещали им свои тридцать сребреников — корову и какую-то часть урожая.

Она призналась также и в том, что вчера вечером ее муж разговаривал с каким-то вооруженным человеком, лица которого она в темноте не рассмотрела, и что человек этот, не заходя к ним в дом, ушел в сторону леса.

— По-видимому, кто-то из наших, если так смело ушел в лес, — высказал предположение Анисименко.

— Я тоже так думаю. Нужно всё это проверить, а эту направим к севцам. Они с ней лучше разберутся.

О Елене мы не получили других сведений.

— Была ночь, — твердила женщина, — были в доме гестаповцы, офицеры. Раненая была молода, гарно одета… увезли ее в хутор или в Середино-Буду…

После трех часов пути мы пересекли Хинельский лес и вышли к сожженному лесокомбинату.

Кручинина похоронили рядом с могилами Дегтярева и Феди Чулкова. Вырезали из доски большие пятиконечные звёзды, прибили их на трех обелисках, повесили венки, холмики обложили дерном и молча пошли дальше.

Вечером на стоянке я сидел с Анисименко у костра, расположив отряд в лесу вблизи южной опушки. Часть партизан была отпущена по домам в села — сменить белье, собрать сведения об обстановке.

Пробравшись незаметно — «навпростець» — полями, наши отпускники гостили час-два в родной хате, а потом высиживали весь день где-либо в пшенице или кукурузе, отослав своих родственников в Эсмань, в Севск или Глухов.