Хинельские походы - [81]

В лесной глуши ничто не нарушало размеренного хода нашей жизни. Знойные летние дни, похожие один на другой, тянулись медленно и спокойно. Кончив политические занятия, партизаны подолгу отдыхали.

Лежа на цветистой лужайке, защищенной от солнца тенью нарядной березки или даже толпою белоногих молодых березок, партизаны созерцали блуждание легких облаков в лазурном небе, следили за трепетным полетом мотыльков и бабочек, дивясь их неутомимой резвости и яркости.

И до чего же хорош мир!

Но еще прекраснее он поздним вечером, когда лежишь на пахучем сене, наваленном в повозки, или сидишь у распахнутого окна. С затемненных опушек, от реки Неруссы тянет бодрящей прохладой, в темно-бархатном небе загораются подмигивающие звезды и откуда-то издалека доносятся манящие девичьи песни.

Но комары!

Подкравшись, они вонзают свое жало в ваше тело и нещадно пьют вашу кровь, оставляя нестерпимо зудящие волдыри. Не дают уснуть, назойливо поют над ухом и жалят, как крапива… Ни дым от подожженных еловых шишек, ни яркий свет, ни темнота — ничто не спасает от этих ничтожных по размеру, но великих неистребимым своим числом пискливых людоедов. Причиняемые ими муки лишают сна, аппетита, покоя и, в конце концов, сил. Еще большие мучения испытывают от них животные, особенно лошади.

Облепленный комарами конь рвет уздечку или ломает коновязь, ошалело летит в лесную чащу, где вместе с клочьями шерсти сдирает насевших на него комаров, до крови растирает искусанные места о шероховатую кору дерева, пытаясь найти хоть минуту покоя. Человеку — одно спасенье: закутаться с головой в одеяло и не высовываться до того часа, когда духоту ночи сменит утренняя прохлада.

Наши оборонительные бои против этих мучителей продолжались две недели, в течение которых одна за другой возвращались разведгруппы.

Они докладывали, что дошли до самого Севского шляха. Перейти его нельзя. Ракеты… Трассирующие пули… Засады…

Видно, разнеженные долгим сидением в лесу, партизаны уже разучились преодолевать опасности.

Между тем главные лесные штабы вели между собой переговоры о взаимодействии, готовили крупные боевые операции, закреплялись на обороне вдоль юго-западных опушек леса, сколачивали объединения.

В результате взаимного соглашения Фомич стал комиссаром объединения Сабурова. В это объединение вошли все украинские партизанские отряды, кроме ковпаковцев, которые находились где-то под Путивлем. Не было в лесу и ворошиловцев. Гудзенко и Покровский увели свои бригады в глубь Орловской области на коммуникации противника.

Фомич предложил мне работать в штабе Сабурова.

Штаб находился где-то еще более глубоко в лесу, в местности, называемой Стеклянной Гуткой, куда, по его же выражению, и черный ворон не залетал, — в еловом бору, сквозь который не пробиваются солнечные лучи и где господствует музыка нудливо-звенящих комариных полчищ.

— Ой, Фомич, — отшутился я, — Мне осточертели комары, и я хочу как можно скорее увести отряд в Хинель. Душа рвется в поля, в степные села!

— Это не ответ коммуниста, — с упреком возразил Фомич, — речь идет о большой партизанской войне, Михаил Иванович. Мы уже связаны с Центральным Комитетом партии Украины, с товарищами Хрущевым и Коротченко. И чтобы усилить удары по врагу, как того требует партия, необходимо объединить наши усилия. А вы о комарах!..

— Комары — это шутка, Фомич, — ответил я, — но почему я должен быть только в лесу? Народ, а не лес — основная партизанская база! И отсюда следует…

— Одну минуту, Михаил Иванович, — перебил Фомич, — вы уже убедились, что без лесов не обойтись. Нас дважды спасли леса. И прежде всего Брянские. Ведь это факт, а из обобщенных фактов делаются выводы и, если хотите, наука.

— Согласен и с этим, — сказал я, — но опыт говорит, что партизаны могут действовать и в степи. Из полугода партизанской войны наш отряд находился в большом лесу лишь два месяца, а остальное время он провел в сёлах Червонного и Ямпольского районов. Это тоже наука.

Фомич засмеялся:

— Люблю научный подход к делу!

— Так вот, — продолжал я. — Согласен, что большой лес с аэродромами безусловно необходим. Но часть сил важно держать вне леса и даже вдали от лесов, в рейдах, чтобы, как говорил Котовский: «То тут, то там сверкать молнией и громить, громить, громить! И воодушевлять народ, собирать все, что есть лучшего в нем, в наши ряды, помогать населению в борьбе с оккупантами в степях, селах, городах!»

Фомич глядел на меня так, словно видел впервые, и в его больших живых глазах я читал одобрение.

— Правильно! — сказал он. — До чего правильно, Михаил Иванович! Часть наших сил непременно должна быть там, в степях и селах. Я радуюсь тому, что мы имеем кадры командиров, которые уже знают, как нужно воевать в тылу противника.

— Фомич, — продолжал я, — можно вести войну активную, наступательную и можно только обороняться. В первом случае мы навязываем свою волю противнику, во втором — диктует нам он, и это плохо. Заперев партизан где-либо в лесу на замок блокады, противник может считать, что его задача наполовину выполнена. Он лишает этим партизан продовольственной базы, изолирует от населения, а это в свою очередь лишает их пополнения новой силой. А что такое длительное пребывание в лесу? Медикаментов у тебя нет, хорошей воды и овощей тоже нет, питание недостаточное. Проходит неделя, другая, кто-то вдруг заболевает. Чем? Неизвестно. Заболевает и умирает. За ним и еще кто-нибудь. Короче говоря, начинается эпидемия.