Хинельские походы - [42]

Гусаков мотался по пройденным сёлам, выискивал запасные оглобли, дуги, завертки, а еще более — сани, которые решали успех перехода.

Около шестидесяти рослых длинногривых жеребцов, составлявших гордость колхозного коневодства трех районов, уходило с нами к Брянскому лесу. Могучие, гривастые, крепконогие, шли они один за другим, вызывая восхищение партизан и населения.

— Проехала такая сила, аж земля под конями гнется! — говорили женщины, когда отряд проходил через села. — И где только они коней таких набрали?

Кони были Глуховского, Хомутовского и Ямпольского районов, но среди них отличались особой красотой и силой пустогородские упряжные лошади — помесь орловского рысака с брабансоном. Все они теперь были собраны в первой группе эсманцев и являлись непременными участниками Хинельских походов.

Выполняя план оперативного охвата, противник успел выйти на Новгород-Северский шлях еще накануне. Проспав наши главные силы, он набросился с рассветом на мою группу.

Гитлеровский отряд, численностью до трехсот солдат, выступил из села Орлия и быстро двинулся вдоль шляха наперерез нашей колонне. Мы ускорили движение. Нужно было во что бы то ни стало опередить противника и пересечь шлях.

Вскоре стало очевидным, что гитлеровцам нас не перехватить. Они вынуждены были развернуться на голой высотке и с расстояния около двух километров открыть минометный огонь. Повизгивая, мины падали вокруг нас и рвались под снегом.

Мгновенно пришло в голову решение: прорвавшись за шлях, развернуть отряд для боя. Взобравшись на передок одного из орудий, я громко подал команду:

— Галопом вперед! — и пара коней, подпряженных к пушке, рванулась, Я быстро понесся к шляху, чтобы организовать оттуда огонь, прикрыв им продвижение отряда.

Скользя широкими лыжами, наша пушка понеслась к шляху. За него мчалась другая.

— За мной! За мной! За шлях! — кричал я пешим партизанам.

Остальной обоз тоже бросился вслед за нами. Началась захватывающая дух гонка. По цепи передавалась команда:

— За шлях! За дорогу!

Огромный гнедой жеребец, на которого артиллеристы не нашли хомута и потому запрягли в шорки напирал на орудие и обдавал меня жаром своего дыхания. Непомерно большие копыта взмывали высоко над орудийным стволом и, казалось, вот-вот изуродуют его.

Вырвавшись на бугор, конь обогнал нас несколькими прыжками, унося за собой воз, нагруженный ящиками. На возу сидели Нина и Аня, они мелькнули передо мной и скрылись в туче взвихренного снега. Позади них в санях, упираясь ногами на запятки розвальней, стоял, полусогнувшись, Ромашкин. Распахнутая шинель надулась парусом, затем легла почти горизонтально. Мина ударила в крестовину розвальней. Шинель его лопнула, серые клочья понеслись навстречу обозу, но Ромашкин продолжал держаться за ящики. Другая мина ударилась в дугу моей упряжки, но не разорвалась; скользнув в сторону, она сбила с ног бежавшего партизана…

Но вот, наконец, и шлях. На нем два подбитых танка, за ним, не далее как в километре, село Тарлопово.

— На окраину села! К бою! — кричу я командиру орудия и прыгаю на ходу в снег, прячусь за танк. Я избрал его своим командным и опорным пунктом.

— Есть на окраину, к бою, — оборачиваясь, повторяет команду артиллерист и уносится к селу.

Два орудия уже прорвались за шлях, за ними станковые пулеметы, возы со снарядами. Свистят запоздалые пули немецких пулеметов, кипит снег под копытами скачущих коней. Теперь нужно выручать отставшую пехоту, — мне необходимы пулеметы.

— Стой! Пулемет сюда! — кричу я Коршку; он мчится к шляху с расчетом станкового пулемета.

Коршок рванул коня влево, в мою сторону, конь рухнул в придорожную канаву, забился. Пулеметчики посыпались с воза, разворачивая «максим» навстречу противнику. Коршок подбежал ко мне со своим тяжелым «универсалом».

— Мчись к Ромашкину! — крикнул я подоспевшему Гусакову. — Пусть ведет огонь из обоих орудий по бугру, по противнику!

Гусаков бросается на чей-то пролетающий мимо воз, оставляя свой возле танка. Пулеметчики, примостясь за танком, открывают огонь вдоль шляха по немцам.

Скоро, шурша и сверкая, пролетел первый снаряд немцев, за ним второй, третий. Должно быть, они были уверены, что имеют дело с нашими танками. Сквозь огонь прорываются последние подводы, позади всех мчатся мои «козыри». Баранников без шапки, с багровым лицом и всклокоченными волосами, перегнулся через левое крыло козырьков. Он волочит за своим возком кого-то, по-видимому, раненого или сшибленного конем, силится поднять его и втащить в кузов, но толчки на ухабах мешают этому. Возок накренился, крестовина бороздит обочину, вздымает снежный фонтан. Орлик скачет, закинув голову и оскалив зубы.

Меж тем, рассыпавшись цепью, партизаны спешат к шляху, пулеметы сдерживают движение немцев. Дегтярев, забирая влево, бежит по насту к небольшой ложбине, увлекая за собой пеших. У крайнего двора Тарлопова замерцали стремительные вспышки. Стрельба усиливается, сливаясь в неутихающий гром. Белый бугор, где развернулись немцы, закипел от разрывов наших снарядов.

Немцы перенесли огонь к Тарлопову. В селе загорелись постройки, повалил густой дым.