Хинельские походы - [11]

— Не слыхал такого, чтобы бездействовать, — возразил, вспыхнув, Анисименко.

— Трусливый бред, — резко проговорил Гудзенко и брезгливо поморщился.

— Я предлагаю обсудить вопрос серьезнее, — стараясь быть спокойным, сказал Дегтярев. — Нужно, само собою, помочь Красняку, это пойдет на пользу общему делу.

— А я все же считаю, Фомич, — все тем же невозмутимо сдержанным тоном проговорил Тхориков, — момент еще не настал. Мы не готовы, значит, и не имеем права рисковать подпольем. Не забывайте указания ЦК, что один партизан в тылу врага дороже сотни бойцов на фронте.

— Демагогия, — крикнул Красняк, — и трусость! Вы извращаете установки партии!

— Я еще раз заявляю, — уже возмущенно бросил Тхориков, — активно выступать рано! Нам нужно беречь каждого подпольщика как неоценимую силу.

— Та́к беречь, как ты Копу берег, — ударил о пол прикладом Фисюн.

Тхориков съежился, по его лицу скользнули синеватые тени, мышиные глазки забегали. В комнате стало шумно, Фомич поднялся, спокойно постучал по столу и, бросив пристальный взгляд в сторону Тхорикова, сказал:

— Мы обсудим поведение Тхорикова отдельно, а теперь — ближе к делу. Я думаю, товарищи, что все же настала пора перейти к следующему этапу борьбы. Надо начать активные наступательные действия. Поражение под Москвой немецко-фашистских армий — дело серьезное, великое. Отброшенные от столицы фашисты спешат построить оборону на линии Орел — Курск — Харьков. Их солдаты деморализованы, плохо одеты и вынуждены жить в открытом поле. Обстановка вокруг нас, товарищи, не столь мрачна, как кажется: под Путивлем, в сотне километров на юг отсюда, действуют отряды Ковпака и Руднева, еще южнее — кролевчане и конотопцы. На севере от Трубчевска до Брянска, по всему Брянскому лесу, организуются орловцы. Вчера мы встретились с товарищами из Хомутовки. Они приняли наш план и на днях поднимут свой отряд в Курской области. Они очистят от гитлеровцев Хомутовку.

— Мы, — Фомич тряхнул головой, повысил голос: — мы сольем все эти силы в единый партизанский край — от Конотопа до Брянска! Мы сможем создать фронт в тылу противника, протяженностью на две сотни километров!

Глаза у всех находившихся в комнате загорелись. Анисименко хотел что-то сказать, но Фисюн перебил его:

— Вот это размах большевистский!

Фомич обратился к Гудзенко:

— Что вы думаете об этом, Иларион Антонович?

— Согласен, — решительно и четко ответил Гудзенко. — Мы пересечем две важнейшие коммуникации: магистрали Киев — Харьков и Киев — Брянск.

— Дело, капитан! Хай забудут гитлеровские волки московские дороги, — одобрил Фисюн.

— Я думаю, — продолжал Гудзенко, — что мой отряд должен и впредь удерживать Хинельский лесозавод как нашу общую базу.

Гудзенко вскинул голову и поглядел на Фомича.

— А насчет Лемешовки, Иларион Антонович? — спросил Фомич у Гудзенко.

В селе Лемешовке (оно находилось всего лишь в семи километрах от лесокомбината) еще с осени стоял довольно большой, человек в двести, гарнизон немцев. Он появился там в противовес собравшимся в лесу ворошиловцам и севцам.

— Лемешовку очищу! Только поменьше разговоров об этом, — сказал Гудзенко, расправив широкие плечи и строго взглянув на Тхорикова.

Поднялся Хохлов и скромно заявил, что у него имеется до двух десятков партизан, с которыми он расположился в доме лесника, в середине Хинельского леса.

— Вам, товарищ Хохлов, пора уже выйти из лесниковой хаты и действовать в селах, в сторону Середино-Буды и Севска, — мягко сказал Хохлову Фомич. — Я думаю также, что вам следует разведать, что творится в Брянском лесу, в Суземске, и установить связь с товарищами орловцами.

— Это я сделаю, товарищи, — поспешил заверить командир севцев.

— А сегодня, — Фомич встал из-за стола, — мы поможем Ямпольскому райкому очистить от петлюровских последышей Марчихину Буду.

— Поможем, — подхватил воодушевленно Анисименко.

— Помогу, — прогудел Гудзенко.

Фомич, довольный результатами совещания, светло и душевно улыбался.

* * *

Падали крупные хлопья снега. Большое, широко раскинувшееся украинское село Марчихина Буда еще не просыпалось.

Десятка полтора эсманцев, под руководством Красняка и Гнибеды, рассыпавшись в боевую цепь, идут крадучись, пересекая сады и огороды. Идем на первое партизанское дело. Рядом со мной — Баранников и старший сержант Колосов, исхудавший от голода парень. Он только сегодня пришел в отряд, а до этого, после побега из лагеря пленных, устроенного немцами в Хуторе Михайловском, скрывался в Марчихиной Буде.

— Вот она, хата, — шепчет Колосов. — Тут живет бабка, что меня скрывала от Барабана… Днем непременно побываю…

Мы продвигаемся по глубокому снегу вдоль огорода, держа в руках винтовки. Группа ворошиловцев идет правее нас.

Скоро становится виден силуэт церкви, расположенной в центре села. Занять церковь без шума и не дать противнику использовать ее как опорный пункт — такова наша задача.

Несмотря на глубокий снег, мы движемся быстро.

Все яснее проступает силуэт колокольни.

Колосов и Баранников идут справа и слева от меня, — стреляные солдаты, они вслушиваются в каждое мое слово и понимают даже с намека.

Тишина. Кажется, что в селе не осталось ничего живого. Не слышно даже лая собак. Две тысячи дворов, заваленные снегом, окутанные темнотой, молчат.