Химеры - [2]
Зачем напишу (если напишу, тьфу-тьфу)? Низачем. Почему? Кто его (меня) знает.
То ли бес в ребро.
То ли тоска по мировой культуре (так у нас в Ленинграде называлась привычка судить о ценностях по копиям) заела, как бывшего лишнего человека – окружающая среда.
То ли просто ни с того ни с сего угораздило через шестьдесят лет перечитать – и теперь монады чужого текста мелькают в моей голове, как стрижи в метро. Или лучше сказать – витают? зависают? Как стрекозы или осы. Как путти в живописи барокко (на репродукциях, да). Не персонажи. Скорее, цитаты. Реплики, но как бы и существа. Летающие пупсы. У каждого в пухлых ручонках – плакат. Кусок рулона цветных обоев – с фразой, или метафорой, или шуткой.
Наверное, они прятались там, на крыше (в гиппокампе, небось), все время моей так называемой сознательной жизни. А я их растревожил. Нечаянно. И напрасно. Теперь не дают додумать ни одну из оставшихся мыслей – обрывают, как слабую нитку. Надоедают вообще. Попробовать отделаться. Заманить их в другой, в мой текст и там закрыть.
Была у меня такая блажь, я иногда ей предавался: навещать якобы умерших якобы моих персонажей. Литераторов. Тех, про кого по-настоящему думал. Пытаясь вызвать и возвратить. Да, самое большее на какую-нибудь минуту. Да, только в мое воображение. Полагаю, впрочем (да и просто верю), что пребывание человека даже в одной чьей-нибудь, не его, голове, даже всего лишь в качестве субъекта неких грамматических конструкций реально и резко отлично от распыления, от растворения, от исчезновения в Ничём с координатами Нигде и Никогда.
(Кто ясно мыслит – ясно излагает. Боюсь, нынче это не я.)
Абсолютное небытие чего-то, имевшего место и время, и само-то по себе не представляется (мне) возможным, а уж приравнивать к нему смерть – просто смешно. Знай свое место, голубушка, исполняй санитарно-гигиеническую функцию, а дальше разберутся без тебя; ступай ополосни фартук.
Как изъясняется (то ли уклонившись от пули, то ли выстрелив первым) один налетчик в стихах одного поэта: вам сегодня не везло, дорогая мадам Смерть, адью до следующего раза.
Вот с такими приблизительно мыслями – как бы выказывая смерти пренебрежение, – пил я водку (как чижик-пыжик) на Литераторских мостках, возле порфировой колонны Полевого, и прислонившись к робкой оградке Писарева, и глядя узкоплечей половинке Салтыкова прямо в залитые дождем ненавидящие медные глаза. И на Новодевичьем (нашем, Ленинградском) у тютчевской плиты, а также над мокрой пустой ямой Случевского. И в Лавре возлагал (да просто положил) розы Вяземскому на многотонный темно-серый саркофаг.
Федора Сологуба на Смоленском так и не отыскал, о чем жалею. Еще о том, что на Новом жидовском кладбище в социалистической Праге поднял (и унес на память) камешек из рассыпанных перед стелой с надписью про Кафку: «пражский жидовский списователь». Надо-то было, наоборот, камешек туда принести.
Совсем-совсем пустынное было кладбище. Сплошь заволокшееся какой-то нитевидной травой.
Камешек потерян.
Распивать, как варвар, спиртное на могиле Шекспира никто бы мне не позволил, конечно. Да и в мыслях не было. Что вы, что вы.
В общем, как только жизнь вернулась так же беспричинно, как когда-то странно прервалась (опять же известно, кем написано), – я тотчас ею воспользовался, чтобы продолжить эту работу.
Извините. Я, конечно, хотел сказать: эту игру. Объявленная научная калорийность – нуль. Уровень претензии – соответствует соглашению, которое заключили мы с И. А. (он поставил условие, я добровольно принял): над каждой страницей бубнить про себя, себя же предостерегая:
– Эй, берегись. Тебе говорят! Не желаешь быть совсем смешным – смотри держись, моноглот, своего ординара —
не выше сапога
Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник.
А что? Очень непротивная, совсем не бездарная тетка была. Ее вклад в существовавшую здесь культуру неоценим – и не оценен. А между прочим, ведь это благодаря ей Чехов к тридцати пяти годам нанес последний штрих на свою эстетику: да, прекрасно должно быть все, – но и чтобы рукам было мягко:
– Мне нужно двадцать тысяч годового дохода, так как я уже не могу спать с женщиной, если она не в шелковой сорочке.
Ну а недо-, полу-, само- и т. д. образованщина (хотя бы и в моем лице) благодаря ей же полагает (возможно – заблуждается), что прочитала почти всего Ростана, и драму Гюго «Рюи Блаз», и много-много еще всякого разного, и в том числе сколько-то произведений мистера Ш., эсквайра.
Несколько слов зацепили меня то ли в так называемом детстве (канал Грибоедова, 79, под роялем), то ли в так называемом отрочестве (Калашниковская наб., 24, на подоконнике). Острота Меркуцио:
– Эта дурацкая любовь похожа на шута, который бегает взад и вперед, не зная, куда ему сунуть свою погремушку.
Вот насколько свысока. Пленительно пренебрежительная интонация ума, обложенного сухим льдом. Так говорил Базаров. И Ницше, само собой. И Фрейд.
Только, если вы такой блестящий, отчего же острота ваша так слаба?
Кого мы видим в окошке сравнения? Шута. (Джокера из карточной колоды. Клоуна из цирка.) Что он делает? Мечется по комнате, пытаясь избавиться от потешного музыкального ударного инструмента. Как будто за дверью православный ГБ-джихад с ордером на обыск. В сезон отстрела безродных скоморохов. Ну и при чем тут —?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга про замечательного писателя середины XIX века, властителя дум тогдашней интеллигентной молодежи. История краткой и трагической жизни: несчастливая любовь, душевная болезнь, одиночное заключение. История блестящего ума: как его гасили в Петропавловской крепости. Вместе с тем это роман про русскую литературу. Что делали с нею цензура и политическая полиция. Это как бы глава из несуществующего учебника. Среди действующих лиц — Некрасов, Тургенев, Гончаров, Салтыков, Достоевский. Интересно, что тридцать пять лет тому назад набор этой книги (первого тома) был рассыпан по распоряжению органов госбезопасности…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Петербуржец Самуил Лурье — один из лучших российских эссеистов, автор книг «Литератор Писарев», «Толкование судьбы», «Разговоры в пользу мертвых», «Успехи ясновидения» и других. Его новая книга — это хорошо выполненная мозаика из нескольких избранных произведений и отдельных литературных тем, панорама, собранная из разноцветных фрагментов литературы разных эпох.Взгляд Лурье на литературу специфичен, это видение, скорее, не исследователя-литературоведа, а критика, современника, подвластного влиянию поэтики постмодернизма.
Самуила Лурье называют лучшим современным русским эссеистом. Он автор романа «Литератор Писарев» (1987), сборников эссеистики «Разговоры в пользу мертвых» (1997), «Муравейник» (2002), «Успехи ясновидения» (2002). «Такой способ понимать» (2007) и др.Самуил Лурье — действительный член Академии русской современной словесности, лауреат премий им. П. А. Вяземского (1997), «Станционный смотритель» (2012) и др.В новой книге Самуила Лурье, вышедшей к его юбилею, собрана эссеистика разных лет. Автор предпринимает попытку инвентаризации ценностей более или менее типичного петербургского интеллигента.
Издание представляет собою наиболее полное на сегодня собрание литературно-критических текстов С. Гедройца, под маской которого несколько лет публиковал свои рецензии Самуил Аронович Лурье (1942–2015). В сборник включено интервью С. А. Лурье о литературной мистификации «С. Гедройц».
Книга Алекпера Алиева «Артуш и Заур», рассказывающая историю любви между азербайджанцем и армянином и их разлуки из-за карабхского конфликта, была издана тиражом 500 экземпляров. За месяц было продано 150 книг.В интервью Русской службе Би-би-си автор романа отметил, что это рекордный тираж для Азербайджана. «Это смешно, но это хороший тираж для нечитающего Азербайджана. Такого в Азербайджане не было уже двадцать лет», — рассказал Алиев, добавив, что 150 проданных экземпляров — это тоже большой успех.Книга стала предметом бурного обсуждения в Азербайджане.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
Действие романа «Земля» выдающейся корейской писательницы Пак Кён Ри разворачивается в конце 19 века. Главная героиня — Со Хи, дочь дворянина. Её судьба тесно переплетена с судьбой обитателей деревни Пхёнсари, затерянной среди гор. В жизни людей проявляется извечное человеческое — простые желания, любовь, ненависть, несбывшиеся мечты, зависть, боль, чистота помыслов, корысть, бессребреничество… А еще взору читателя предстанет картина своеобразной, самобытной национальной культуры народа, идущая с глубины веков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Неизвестные подробности о молодом Ландау, о предвоенной Европе, о том, как начиналась атомная бомба, о будничной жизни в Лос-Аламосе, о великих физиках XX века – все это читатель найдет в «Рукописи». Душа и сердце «джаз-банда» Ландау, Евгения Каннегисер (1908–1986) – Женя в 1931 году вышла замуж за немецкого физика Рудольфа Пайерлса (1907–1995), которому была суждена особая роль в мировой истории. Именно Пайерлс и Отто Фриш написали и отправили Черчиллю в марте 1940 года знаменитый Меморандум о возможности супербомбы, который и запустил англо-американскую атомную программу.
В сборник вошли восемь рассказов современных китайских писателей и восемь — российских. Тема жизни после смерти раскрывается авторами в первую очередь не как переход в мир иной или рассуждения о бессмертии, а как «развернутая метафора обыденной жизни, когда тот или иной роковой поступок или бездействие приводит к смерти — духовной ли, душевной, но частичной смерти. И чем пристальней вглядываешься в мир, который открывают разные по мировоззрению, стилистике, эстетическим пристрастиям произведения, тем больше проступает очевидность переклички, сопряжения двух таких различных культур» (Ирина Барметова)
Книга «Давид Самойлов. Мемуары. Переписка. Эссе» продолжает серию изданных «Временем» книг выдающегося русского поэта и мыслителя, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2020 году («Поденные записи» в двух томах, «Памятные записки», «Книга о русской рифме», «Поэмы», «Мне выпало всё», «Счастье ремесла», «Из детства»). Как отмечает во вступительной статье Андрей Немзер, «глубокая внутренняя сосредоточенность истинного поэта не мешает его открытости миру, но прямо ее подразумевает». Самойлов находился в постоянном диалоге с современниками.
Мама любит дочку, дочка – маму. Но почему эта любовь так похожа на военные действия? Почему к дочерней любви часто примешивается раздражение, а материнская любовь, способная на подвиги в форс-мажорных обстоятельствах, бывает невыносима в обычной жизни? Авторы рассказов – известные писатели, художники, психологи – на время утратили свою именитость, заслуги и социальные роли. Здесь они просто дочери и матери. Такие же обиженные, любящие и тоскующие, как все мы.