Химера - [36]
— Прилетим — растолкую.
В аэропорту Минвод их ожидает Штейнберг. Он, как прежде, подтянут и лыс и по-прежнему холодновато-строго его сухощавое лицо. Вот только усы отрастил.
— Здравствуй, боцман, — сдержанно улыбается он. — Облезлая ты собака.
— Старый альпеншток! — Круглов обнимает друга. — Что за похабную седую щетку вырастил на губе?
— Она не более похабна, чем твоя улыбка потрепанного жизнью кретина.
— А ты старый йети. Который выполз из пещеры вычесать блох из шерсти.
А Галя хохочет, и так они втроем, неся необременительный багаж и перешучиваясь, идут к автостоянке.
— Первый раз вижу, — говорит Круглов, открывая Гале дверцу штейнберговского «Запорожца», — чтобы «мерседес» выкрасили в красный цвет.
— Еще и не такое увидишь. — Штейнберг садится за руль. — Привяжись. Я еду быстро.
И верно, только выехал он на шоссе, как пошли мелькать верстовые столбики, и гудит встречный ветер, и медленно разворачиваются вдали горы, подернутые вечерней лиловатой дымкой.
— Что у вас там делается в столицах? — спрашивает Штейнберг. — Говорят, строгости какие-то пошли?
— За дисциплину боремся.
— Давно пора. А как боретесь?
— По-всякому. В магазины и в кино, на дневные сеансы, и даже в баню входят какие-то проверяльщики, спрашивают у людей, почему они не на работе.
— И что же — тащат в кутузку?
— Никуда не тащат. Осторожно! Ты чуть не задавил овцу.
— Это была коза, а не овца.
— Нет, овца. Вернее, баран.
— Вот ты, кажется, биологию преподаешь? А не можешь козу отличить от барана.
Галя на заднем сиденье заливается, слушая их трепотню. И верно, они — как двое мальчишек, дразнящих друг друга.
Несется красный «Запорожец» по шоссе среди вечереющих полей. А горы надвигаются с грозной неизбежностью, и вдруг за очередным поворотом впереди вспыхивает над хребтом двуглавая снежная шапка. Она будто висит сама по себе высоко в темно-синем небе.
— Ох! — вырывается у Круглова. — Эльбрус! Красотища какая…
И утро прекрасное, напоенное свежестью, сильным запахом трав, звонкой ясностью красок, незамутненных городским смогом. Зубцы гор позолочены солнцем. Оно еще не встало, оно еще только набирается сил, чтобы выплыть из-за хребта, но предвещает свое появление, нет, явление нарастающей лавиной света.
Штейнберг не дал Круглову проспать этот торжественный акт природы — растолкал Георгия Петровича, безжалостно заставил подняться, повел на окраину Гаджинки, через мостик над быстрым потоком, в долину, на зеленые холмы.
Теперь они идут по колено в травах навстречу солнцу, ослепительно взошедшему, затопившему киноварью и золотом горную седловину.
— Да-а, — выдыхает Круглов, остановившись. — Здорово! И ты каждый день начинаешь вот так?
— Стараюсь, — говорит Штейнберг. Он в соломенной шляпе с растрепанными полями, в темных очках. Стоит, опираясь на сучковатую палку.
— Ишь солнцепоклонник. А в горы все еще ходишь?
— Из горноспасательной службы я ушел. Мне уже семьдесят, к твоему сведению.
— Да, — говорит Круглов, помолчав немного. — Два зажившихся на свете старика. И сколько это будет продолжаться, как думаешь?
— Об этом думать не надо. Ну, полюбовался восходом? Пошли обратно. Вера уже варит нам овес.
Они идут, не торопясь, к поселку.
— Не могу не думать об этом, — продолжает свою мысль Круглов. — Послушай, имею сделать заявление…
— Как говорят в Одессе, — вставляет Штейнберг.
— Шутки в сторону, Ленечка. То, что мы с тобой сделали, имеет значение эпохального открытия. Стабилизировать организм в пору его расцвета, на долгие десятилетия затормозить старение…
— Чтобы в один прекрасный момент рассыпаться в прах, как та высокогорная химера.
— Этот момент, возможно, и наступит, мы ведь точно не знаем… Но разве не компенсирует, не перекрывает его с лихвой долгая полнокровная жизнь без старческих немощей, без кряхтений, без слабости, которая валит человека на попечение родственников, если таковые есть, и хорошо еще, если готовы нести обузу?
— Да, конечно, но не приходило ли тебе в голову…
— Погоди, я доскажу. Открытие огромное. И оно подтверждено нашим с тобой опытом. Ты в свои семьдесят крепок, как… ну, как эта твоя палка. Я тоже не жалуюсь. Физически мы в хорошей форме. Многолетний результат налицо, и мы обязаны отдать наше открытие людям, так? Это оказалось трудно. Нам не поверили, нас разгромили братья-ученые. Нашу статью забодали завистники, ненавистники. Но кому легко давалось новое знание?
— Луи де Бройль, — замечает Штейнберг, — очень верно сказал: «Каждый успех нашего знания рождает больше проблем, чем решает их».
— Леня, мне нужен твой совет. Ты помнишь Змия? Ага, помнишь. Он теперь завлаб в рогачевском институте. Так вот Змий зовет меня на работу в свою лабораторию. Младшим научным. Но это — плевать. У них тема — внутриклеточная сигнализация. Помнишь, мы попутно касались…
— Понятно. Ну что ж, пойди к Змию. Может, выбьешься в старшие научные.
Круглов останавливается, заступив дорогу Штейнбергу и вперив в него сердитый взгляд.
— Слушай, Штейнберг, ты способен понять, что разговор идет серьезный?
— Ладно. Продолжай. Только сойди с тропинки.
Двинулись дальше, и двинулись перед ними их длинные тени по травам. А в травах весело, трудолюбиво стрекочут кузнечики.
С первых страниц романа на читателя обрушивается лавина загадочных происшествий, странных находок и удивительных приключений, скрученных авторами в туго затянутый узел. По воле судьбы к сотрудникам спецлаборатории попадает таинственный индийский кинжал, клинок которого беспрепятственно проникает сквозь любой материал, не причиняя вреда ни живому, ни мертвому. Откуда взялось удивительное оружие, против какой неведомой опасности сковано, и как удалось неведомому умельцу достичь столь удивительных свойств? Фантастические гипотезы, морские приключения, детективные истории, тайны древней Индии и борьба с темными силами составляют сюжет этой книги.
Сага о жизни нескольких ленинградских семей на протяжении ХХ века: от времени Кронштадского мятежа до перестройки и далее.
Фантастический роман о необычной судьбе землянина, родившегося на космическом корабле, воспитывавшегося на другой планете и вернувшегося на Землю в наши дни. С первых страниц романа на читателя обрушивается лавина загадочных происшествий, странных находок и удивительных приключений, скрученных авторами в туго затянутый узел.Для среднего и старшего возраста. Рисунки А. Иткина.
На 1-й стр. обложки — рисунок Г. ФИЛИППОВСКОГО к повести Льва Константинова «Схватка».На 2-й стр. обложки — рисунок Ю. МАКАРОВА к научно-фантастическому роману Е. Войскунского, И. Лукодьянова «Плеск звездных морей».На 3-й стр. обложки — рисунок В. КОЛТУНОВА к рассказу Даниэля де Паола «Услуга».
Повесть продолжает сюжетную линию, начатую в рассказе "Формула невозможного.Через много лет Новиков и Резницкий возвращаются на планету Смилу, чтобы проверить как живут аборигены, оставшиеся без опеки Центра... .
Две фантастические повести — «Химера» и «Девиант» — примыкают к роману своей нравственной проблематикой, драматизмом, столь свойственным ушедшему XX веку. Могут ли осуществиться попытки героев этих повестей осчастливить человечество? Или все трагические противоречия эпохи перекочуют в будущее?…У героя повести изредка проявляется странный дар: иногда на него «находит»… вроде озарения… и он вдруг видит то, что обычному взгляду не видно, скрыто временем или расстоянием.
В квартире Грегга открывается дыра из Будущего, которую открыл человек из Будущего. Грегг заинтересовался и стал исследовать то помещение в Будущем, в которое вела эта дыра.
Для преступников настали тяжелые времена — возможно восстановить всю прошлую жизнь человека.Но карается только умышленное убийство. Значит, чтобы разработать и подготовить преступление, надо не давать ни малейшего повода заподозрить в этом себя. И подготовленное убийство должно выглядеть как импульсивное…
До какой степени алкоголь влияет на логику мужчин, и на все происходящее? Двое мужчин начинают разговор в баре. По мере того, как история развертывается, начинают распадаться границы между действительностью и фантазией.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что, если вы получите возможность «перематывать» время назад, возвращаясь в прошлое на 10 минут? Сможете ли вы достойно распорядиться представленным шансом? Улучшите вы свою жизнь или загоните себя в тупик в бесконечных попытках исправить содеянное? Игорь – обычный парень «с рабочих окраин»: без семьи, без денег, без перспектив. Благодаря случаю, он получает «ретенсер» – устройство, отправляющее владельца на 10 минут в прошлое. Решив, что это шанс исправить свое финансовое положение, герой совершает ряд необдуманных поступков.
Значительная часть современного американского юмора берет свое начало в еврейской культуре. Еврейский юмор, в свою очередь, оказался превосходным зеркалом общества благодаря неповторимому сочетанию языка, стиля, карикатурности и глубокой отчужденности.Вот вам милая еврейская супружеская пара, и у них есть дочь — дочь, которая вышла замуж за марсианина. Трудно найти большего гоя, чем он, не так ли?Или все-таки не так?Дж. Данн, составитель сборника Дибук с Мазлтов-IV. Американская еврейская фантастика.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)