Химера - [18]

— Да, да, — подхватывает Черемисин, — можно поставить еще койку… у нас есть еще одна. Да, Ася?

Ася только что появилась на веранде, неся поднос с кофейником. Она неловко двинулась, зацепившись фартуком за спинку кресла, — ах! — с грохотом полетел с подноса никелированный кофейник, брызнули осколками чашки.

Галина, испуганно вскрикнув, метнулась в угол, где сидит Круглов.

— Никто не обжегся? — спрашивает Черемисин.

Ночь. За раскрытым окном слабый шорох сада. Иногда — отдаленный вскрик ночной птицы. Желтый прямоугольник лунного света лежит на полу, на коврике возле тахты, освещая две пары туфель — большую и маленькую.

Тихие голоса Круглова и Галины:

— Я бы поняла, если б сбежал мой бывший муж… Куломзин — эмоционально глухой человек. Только чеканка его занимала. Все вечера он стучал, стучал молотком по этой… как ее… по латуни… Я думала, сойду с ума от стука… Да, вот он мог вдруг все бросить, не предупредить, уехать… Но ты, Юра, ты!..

— Галочка, я ничем не лучше твоего Куломзина.

— Не смей на себя наговаривать! Ты самый лучший, самый добрый… Что-то у тебя случилось, понимаю, что-то случилось… Но мне безумно больно, что ты бежал от меня… не сказав ни слова…

— Галочка, милое мое дитя, есть вещи, которые…

— Я к тебе относилась с полным, абсолютным доверием. И считала, что и ты ко мне…

— Так оно и есть. Но бывают в жизни минуты, когда должен остаться один на один со своей судьбой.

— Что это значит? — после паузы спрашивает Галина. — Мне страшно, Юра. Что это ты сказал?

Он молчит.

— Юра, это имеет отношение к тому, что вы с моим отцом сделали когда-то… в шестидесятом году?

— Очень прошу, Галочка, не спрашивай ни о чем.

— Почему, почему? Почему ты должен остаться один? А я? Разве ты не говорил, что я ворвалась в твою жизнь, стала тебе необходимой…

— Да, говорил… Не должен был, конечно, говорить тебе это… но слаб человек…

— Опять начинаешь самоедствовать. Господи! — восклицает она сквозь слезы. — Миллион раз твердила тебе, что наша разница в возрасте не имеет никакого значения. Неужели не убедила? Не словами, нет, слова это только слова — неужели своей любовью не убедила?

— Галочка, послушай…

— Неужели не понимаешь, что со мной нельзя обращаться как с троллейбусным билетом — использовал и выбросил?

— Галя! Прекрати истерику.

— Мне больно, больно… Почему было не сказать честно: разлюбил, прости…

— Я не разлюбил тебя.

— Это правда? Юра, это правда? Почему же тогда это бегство…

— Я отвечу, Галя. Но только не сейчас. Прошу, очень прошу, не настаивай.

— Хорошо… Поцелуй меня…

Ранним утром Игорь просыпается от того, что случайный солнечный луч, пробившись сквозь листву сада, пощекотал в носу. Игорь чихает, поворачивается на другой бок, но, вспомнив вчерашнее происшествие, раскрывает глаза. Сон слетает с него.

«Прав Филипп, — думает Игорь. — Там, где появляется женщина, сразу все идет кувырком. Лично я никогда не женюсь, ни за какие коврижки…»

Тут он замечает белый квадратик бумаги, лезвием перочинного ножа приколотый к стволу акации над койкой. В записке несколько строк: «Милый Игорь, прости, что сегодня не разбудил тебя. Мне надо побыть одному. Дарю тебе этот перочинный ножик, чтобы ты иногда вспоминал обо мне. Дядя Георгий».

Вскочив с койки, в одних трусах, Игорь идет по саду, наполненному прохладой и утренним птичьим щебетом, поднимается на веранду. Заглянув на кухню, смотрит на часы: четверть седьмого. Возле двери Круглова он стоит в раздумье: хочется постучать, но ведь там эта… вчерашняя…

Вдруг дверь раскрывается, из комнаты выходит Галина Куломзина.

— Где Георгий Петрович? — Она встревоженно смотрит на мальчика.

— Не знаю, — отвечает Игорь.

— А почему ты стоишь здесь?

Он молча протягивает записку. Галина мигом прочла, спрашивает:

— Что это значит? Он тебя будил, и вы вместе ходили гулять?

Игорь кивает. Галина перечитывает записку.

— «Чтобы ты иногда вспоминал…» — Она мучительно морщит лоб. — Господи, что это значит?

Она вся напряжена, готовая сорваться и бежать, бежать. Но куда?

Из своей комнаты выходит Черемисин в майке и синих тренировочных брюках. Растерянно взглянув на Галину, поспешно ретируется и снова выходит, на этот раз в белой рубашке с закатанными рукавами. Он выглядит смущенным — вероятно, оттого, что без галстука. На его суховатом лице появляется выражение озабоченности, когда он узнает, что исчез Круглов.

— Я спала и не слышала, как ушел Георгий. — В голосе Галины слышатся слезы. — Спала, как сурок… вместо того чтобы сторожить… глаз не смыкать… черт меня побери…

— Ну что вы! — Черемисин поправляет очки. — Не надо так… драматизировать… Он просто ушел на прогулку, он любит по утрам ходить…

— Он оставил записку вашему сыну! — Галина порывисто протягивает Черемисину бумажку. — Видите? «Чтобы ты вспоминал»! Так пишут, когда прощаются.

— Ну… право, я не нахожу… Дядя Георгий дарит Игорю на память перочинный ножик, вот и все… Ты находишь, что записка написана в прощальном смысле? — обращается Черемисин к Асе, вышедшей на веранду.

Та читает, пожимает полными плечами. Ее лицо выражает явное нежелание вмешиваться в скандальное поведение дядюшки.

— Мы найдем его, Галина… простите, как по отчеству?