Хикикомори - [64]

– Я выбиваю дверь, – сообщает Ян, сжимая кулаки.

– Тиль, ты там? – Ким прижимает к двери ладонь.

– Я высажу ее, слышишь? Наконец-то высажу!..

– Тиль, не бойся, это мы. – Девушка отшатывается, пропуская друга к порогу.

Ян разбегается и всем своим весом налегает на дверь. Та скрипит, но не поддается. В ту же секунду собравшаяся под окнами толпа разражается бурными аплодисментами и улюлюканьем. Ян ударяет еще раз, но дверь по-прежнему держится. Шум снаружи нарастает; странно, но в нем слышатся и радостные возгласы, и крики ужаса. После третьей попытки дверь наконец слетает с петель и с грохотом проваливается в проем, словно опускается подъемный мост, преодолевая разрыв между миром внешним и миром внутренним. Друзей окатывает огромная волна перегретого, стоялого воздуха, будто из комнаты Тиля разом хлынул весь скопившийся за прошедшие месяцы углекислый газ.

Царит непроглядный мрак. Лишь дрожащий свет из комнаты Анны-Мари на долю секунды озаряет пространство у входа; остальная часть помещения погружена во тьму. Оттуда выныривает игуана – ее чуть не пришибло дверью. В неровных вспышках видно, что ее чешуя отливает ярко-алым, по спине бегут черные полосы, разделяющие ее на части. Голова тяжело покоится на передних лапах, которые словно свело предсмертным спазмом. Ким первая делает шаг через порог, наклоняется к зверю и замечает, что к нему скотчем прилеплено письмо.

– Свет не включается, – испуганно произносит Ян, который в это время ощупывал стены в поисках выключателя. На наличниках проглядывают следы когтей. – Он и его заклеил.

Парень проводит рукой по мокрому от пота лбу: температура в комнате близка к парилке. Достав смартфон, он светит перед собой дисплеем, как фонариком.

– Тиль, не бойся! – отлепив от игуаны записку, Ким вглядывается в темноту. – Тиль?

Она на ощупь продвигается вперед, то и дело на что-то натыкаясь. Ян осторожно движется следом, подсвечивая пол. Проходит какое-то время, пока они углубляются внутрь. Внезапно заклеенное окно слегка распахивается, роняя в комнату тонкий луч света, который озаряет противоположную стену, заваленную едой, загроможденную горами овощей и фруктов, заставленную ящиками с минеральной водой. Свет падает так, словно в затемненное помещение направили прожектор; ярким пламенем горит тонкая щель, разделяющая обе рамы. Опрокидывая вещи и наступая на надписи, Ким и Ян бросаются к окну. С каждым шагом гам на улице нарастает, явственно слышен цокот копыт по мостовой, звучащий все громче и громче, вой приближающихся сирен, экстатические крики и рев скопившихся внизу людей. Вспоротый скотч торчит, словно рваная рана. Друзья хватаются за него и, потянув каждый в свою сторону, распахивают створки так, что в комнату льются потоки света, а сами они могут выглянуть наружу.

Горячий воздух стремится на улицу, уступая место холодному. В небо все еще взмывает фейерверк. Людской поток, вобрав в себя лошадей и истово сигналящую «Скорую», то накатывает, то отступает, словно волны в бушующем море. Большинство собравшихся стремятся подобраться ближе к стене, словно там происходит что-то примечательное. Но кто-то решительно оттесняет их назад, отступая от эркера, от людей там. Ким высовывается из окна так далеко, что чуть не падает. Внизу, под ней, огоньки и еловые лапы. Если бы Ян не ухватил ее за куртку, она бы полетела вниз и разбилась.

– Тиль?

Ким ищет его глазами, но не может обнаружить в таком скоплении людей. Толпа подступила вплотную, наступая на ветви и свечи. С одного ее края заржала лошадь, с другого разбилось стекло, слышно, как затихают визги «Скорой». Тиля по-прежнему не видно. «Как он вообще выглядит сейчас, насколько отросли его волосы за все это время?» – спрашивает себя Ким. Внезапно люди разочарованно поворачивают вспять, словно пропустили то, ради чего собрались, и разбредаются – кто в направлении фонтана, кто – к ближайшей палатке. Тем временем небольшая группа людей, выбравшись из узкой щели между домами и свернув в темный переулок, подальше от площади, окружила нечто трудноразличимое, возможно, завернутое в одеяла, то ли ковыляющее, то ли волочащееся по земле. Прямо перед окном взрывается петарда. Когда дым рассеивается, и слезящиеся глаза вновь могут что-то разглядеть, видения уже и след простыл.

19

Дорогая ким,

если ты получишь это письмо, значит, все хорошо. это зеленая игуана! почеши зверю в награду чешуйчатый мешочек под подбородком. он поведет глазами – не пугайся! это знак. чтобы добраться до тебя, ему придется преодолеть долгий путь.

нас лишили основного источника энергии. электричество – вот мост к противоположной стороне. вот о чем я хочу тебе написать. мои руки дрожат, ветер здесь ледяной. кто-то толкнул меня в спину, я перелетел через перила домика на дереве и разбился о камни у подножия капустного дерева. так я и лежу посреди своего мира о, и кажется, у меня разбит череп, пробито окно, через которое может входить и выходить, что только захочет. они меня здесь забыли. я не мог сдержать рвоты. это конец? не могу удерживать мочу. подо мной уже несколько раз натекала лужа. голова гудит, я вижу, как просто лежу там, внизу, мои конечности пригвождены к пространству, которое будто бы лишилось всех цветов сразу. когда я пытаюсь приподнять голову, раздается такой звук, словно я тащу гвозди из старого бревна. но все это лишь мои ощущения, а о них я научился забывать. как тогда, когда этот зверь грыз мой палец, проверяя на прочность. я тебе не рассказывал? он не раз помышлял сдаться. но его все же прельщает мысль о том, чтобы вести жизнь окруженного заботой домашнего животного. может, мир о не настолько уж и прекрасен? но в нем же он просто звезда! а вместо этого он просто хотел быть добропорядочным домашним питомцем тегетмейеров, и хватило бы, чтобы он выучил два-три фокуса, чтобы весьма, весьма преуспеть. ведь кто не хочет быть добропорядочным? но мне надо торопиться, ему не хватает дождя и снега. подкрепления в дорогу. времена нынче совсем не снежные. не хватает воды. в прочем же мы довольствуемся грибами, до которых я могу достать. ким, слышишь? нас лишили основного источника энергии! как же меня здесь смогут найти? как же я смогу сам когда-нибудь еще разок взобраться на верхушку проростка? ким, мы с тобой могли бы сидеть на крыше домика на дереве и попивать ароматный чай, с верхних веток взлетали бы птицы, пролагая себе путь над непролазной толщей крон, в долине паслись бы овцы, твоя голова лежала бы у меня на груди, и впереди у нас было бы столько времени, что мы могли бы успеть пересчитать их всех. а, прервавшись, прижимались бы друг к другу так тесно, что у нас были бы одни чувства на двоих, неважно, чувствовали бы мы в тот момент боль или наступившее вслед за ней облегчение. нас все время бы окружали разноцветные блики, отбрасываемые преломленными лучами солнца, или же сияющие созвездия, или же огоньки светлячков, которых мы бы ловили, чтобы посадить друг дружке на одежду. – неужели все это в прошлом, спрашиваешь ты. – существует мир о, отвечаю я. ты хочешь знать, как туда попали другие. – давным-давно, объясняю я, они закуклились в коконы. именно в них и находится вход в мир о. – действительно ли это стоит того, интересуешься ты, чтобы отречься от всего остального. – здесь каждый может стать царем своего собственного мира. это может быть целый остров, а может быть бесконечно крутящаяся на повторе кинолента, или всего-навсего одна-единственная картина! – одна-единственная картина, говоришь? переспрашиваешь ты. – да, отвечаю я. – и даже ее можно населить? – да, даже ее можно населить, и этот мир будет существовать вечно. – неужто вечно? – именно об этом я и говорю. и повторяю, что это могут быть миры, которые пересекаются друг с другом, миры, соединенные сотнями тысяч троп, но ни один из них не станет претендовать на то, чтобы занять место другого: наоборот, они будут одухотворять один другого, между ними можно будет путешествовать, словно нет и не было никаких запертых окон и дверей. между ними будет существовать обмен, где крошечные экспедиции будут исследовать другие пространства, будучи посланниками своего. и ты увидишь сама: стоит тебе только оказаться здесь, начать строить свой собственный мир, как твои пальцы сами станут такими же исследователями, бороздящими другие вселенные, словно по обтянутым теплой кожей костяшкам.