Хидэёси. Строитель современной Японии - [11]

Интриги такого рода представляли собой целое искусство. Для них требовались ловкие шпионы, роль которых состояла в том, чтобы перехватывать письма главных участников драмы, а также талантливые каллиграфы, которые должны были подменять подлинные послания поддельными, убедительно имитируя почерк адресанта. У Нобунага в этом смысле были очень хорошие специалисты.

В следующем году (1561-м) Нобунага, несомненно чтобы выказать признательность Токити и восхищение его изобретательностью, женил последнего на дочери одного из своих вассалов, Сугихара Садатоси, отпрыска старинного рода даймё и потомка средневекового героя Тайра-но Садамори (X век). Девочка-подросток, родившаяся в 1548 г., носила имя Ясуко или О-Яэ, но ее всегда называли детским прозвищем «Нэнэ». Ее удочерил, а потом вырастил Лсано Нагакуцу, также имевший очень благородное происхождение, потому что был выходцем из императорского рода Сэйва-Гэндзи. Таким образом, в социальном плане девушка стояла гораздо выше Токити; к тому же родители уже планировали сочетать ее с Маэда Тосииэ (1538–1599), потомком уважаемого министра Сугавара-но Митидзанэ (847–903), тоже находившимся на службе у Нобунага. Но Нэнэ, как ни парадоксально, полюбила «Обезьяну», сообщила ему об этом и вышла за него. Тосииэ, отвергнутый жених, похоже, охотно смирился с этим, — за подобную деликатность следовало благодарить его самого, а также Токити, который вызывал достаточно восхищения, чтобы внушать еще и уважение.

Ясуко — или O-Нэнэ, или Нэнэ, а еще Нэмодзи, как позже будет называть ее Токити в многочисленных письмах, — умело приноравливалась к фортуне странного мужа, которого выбрала. Она дарила ему сильную и разделенную любовь, твердой рукой руководила в его большом доме всем — от наложниц до часовых — и потому играла значительную политическую роль. Токити признавал это, ссылаясь на ее мнение по столь важным проблемам, как, например, сбор налогов; однажды он ей написал:

…Вы для меня важнее, чем кто-либо, и, что касается меня, [я считаю, что] ваш талант неповторим

(1593. Boscaro. Р. 54.).

Тем не менее Нэнэ предстояло пережить две драмы. Одна, личная и болезненная, заключалась в ее бесплодии, пусть даже Токити постоянно твердил ей о любви, несмотря на свои очень многочисленные «физические утехи». Другая, вытекающая из первой, имела политический характер: род Токити, лишенный наследника, которого бы родила супруга из хорошей семьи, продолженный лишь сыном от молодой наложницы, которая была хорошего происхождения, но глупа и очень дорожила влиянием (пагубным) на сына, не сможет сохраниться после смерти основателя. Бедная Нэнэ проживет еще достаточно долго, чтобы увидеть из своего уединения в Киото, — где ее держали сёгуны Токугава, внешне оказывая большую почтительность, — трагический конец единственного сына своего мужа и всех, кто ему служил, а также захват его баснословного наследства родом Токугава в 1615 году.

Глава II РОЖДЕНИЕ ДАЙМЁ

Укоренение

Если сопоставить их с самурайским кодексом, отношения между Токити и его господином Нобунага были странными. В самом деле, в них не найти ни той субординации, признанной в обмен на покровительство, которая была характерной для феодализма, ни глубокого благоговения в сочетании с признательностью, из-за которых в Китае, согласно конфуцианским нормам, связь учителя с учеником была сильнее, чем у отца с сыном, и в ситуациях сложного нравственного выбора ей даже следовало отдавать предпочтение. Здесь, напротив, не было ни смиренного вассала, ни почтительного ученика: Токити никогда не сомневался в своем превосходстве, он умел дать своему сюзерену важный козырь в бешеной схватке за власть, темп и ожесточенность которой из года в год усиливались. Сохранилось множество анекдотов, каждый из которых иллюстрирует какую-то грань его характера, в отношении. которого даже непонятно, принадлежит ли он герою романа или историческому персонажу — в жизни порой происходят более странные вещи, чем можно выдумать.

Токити смело защищался от клеветы, этого неизменного недуга всех дворов. Как-то раз один полководец обвинил его в краже маленького ножа (когаи), какие всегда носили продетыми в гарду меча; оскорбление было тем тяжелей, что спорный предмет был подарком самого Нобунага. Не пожелав тщетно и по-дурацки кричать о своей невиновности, Токити занялся поиском виновного, разоблачил его, и Нобунага изгнал клеветника, посоветовав сделаться самураем-паломником (муся-сюгёдзя), — пусть странствует ло провинциям, чтобы совершенствоваться как в духовной медитации, так и в военном искусстве! Ловкий способ избавиться от докучливого человека.

Токити также умел показать себя здравым политиком — ценное качество, которым не обладал его господин. В то же время, когда улаживалось дело с ножичком, из земли Исэ, пробыв там несколько недель, вернулись шпионы Нобунага. Они принесли заманчивые вести: Исэ трепещет от страха перед Нобунага, неопределенного, смутного, все готовы сдаться без сопротивления при первом угрожающем жесте — слова, звучащие приятной музыкой для ушей любого великого завоевателя. А вот Токити увидел в них лишь основание удвоить осторожность. Он выступил против всякой ненужной военной акции, подчеркнул, как дорого будет стоить наступательная война, мало оправданная в ближайшее время, и как они рискуют, если неосмотрительно обнаружат свою базу ради наступления, исход которого, что бы ни говорили шпионы, остается сомнительным. Правда это или легенда, умело выдуманная, чтобы подчеркнуть различия между обоими персонажами в дальнейшем и объяснить необыкновенный взлет карьеры молодого человека? А также чтобы показать, что он меньше, чем его господин, был вовлечен в адский вихрь крови, которая всегда призывает кровь? Для воина от природы Токити всегда проявлял изрядную сдержанность; он любил переговоры и с наслаждением готовился к этим состязаниям в изворотливости. Нобунага умрет из-за неумеренной страсти, к насилию, часто совершаемому с пренебрежением ко всякому кодексу чести или, точнее, вне всякого кодекса чести — тех правил, которые восхищают нас сегодня, но которые были разработаны только гораздо позже, в эпоху Эдо, когда, как ни парадоксально, на самом деле воины уже не имели ни права, ни возможности сражаться по серьезным поводам.