Хевен - [133]

Видно, мать тешила себя местью, подобно Китти, купавшей меня в кипятке. И все же я почувствовала, как меня охватывает ярость. Я ненавидела Риву Сеттертон за то, что она сделала с этой беспомощной женщиной! Это было жестоко. Словно любящая мать, я приготовила все для того, чтобы исправить художества Ривы. Я сняла с Китти ту безобразную ночную рубашку, в которую ее одели, потом протерла ее шершавую кожу лосьоном и осторожно надела ей через голову самую красивую, отделанную кружевами розовую ночную рубашку. Распустила ее тугие косы, сделав подобие прически, намазала раздраженную кожу лица легким кремом и стала наносить макияж. И пока я восстанавливала нанесенный ей ущерб, не переставала разговаривать:

– Мама, я начинаю понимать, как тебе тяжело. Но ты не беспокойся. Я только что протерла всю тебя лосьоном, а на лицо положила крем, он поможет. Я знаю, что не смогу сделать тебе такой же хороший макияж, как это делаешь ты, но постараюсь. Завтра мы отвезем тебя в больницу, и там доктора тщательно обследуют твои груди. Мама, совсем не обязательно, что ты унаследовала опухоль. Мама, ради Бога, скажи правду – ты действительно ходила там к врачам?

Она ничего не ответила, хотя, казалось, слушала, и в уголке левого глаза набежала слеза. Я продолжала с ней разговаривать, работая макияжной кисточкой, карандашом для бровей, нанося тушь на ресницы и губную помаду. Когда я закончила, она стала выглядеть, как прежняя Китти.

– Ты знаешь, Китти Деннисон, ты по-прежнему красивая женщина, и стыдно тебе лежать вот так, махнув на все рукой. Тебе нужно одно – позвать Кэла и сказать ему, что ты его любишь, и не отгонять его больше, и он будет лучшим мужем на свете. Мой отец вообще не годился в мужья ни одной женщине. Ты и сама это, наверное, поняла. Это врожденный негодяй. Самое лучшее, что случилось в твоей жизни, это когда он из нее ушел, а Кэл в ней появился. Ты ненавидишь мою мать, а ты должна была жалеть ее – за то, что он с ней сделал.

Китти молча заплакала. Слезы катились по лицу и портили только что сделанный макияж.

Рано утром в понедельник санитарная машина отвезла Китти в больницу. Я сидела возле нее, рядом со мной был Кэл. Отец и мать Китти остались дома, а Мейзи и Дэнни отправились на прогулку в горы.

Мы с Кэлом провели пять часов на жестких, неудобных стульях в ожидании диагноза. Иногда я брала его за руку, иногда он держал мою. Он был изнуренный, дерганый и беспрерывно курил. Дома, когда там командовала Китти, он никогда не курил, а сейчас доставал одну сигарету за другой. Наконец врач пригласил нас в свой кабинет и, когда мы сели, заговорил деловым, лишенным эмоций тоном:

– Я не понимаю, как это до сих пор не обнаружили опухоль, хотя бывает, что это трудно сделать, когда у женщины такие большие груди, как у вашей жены, мистер Деннисон. Мы сначала сделали левую маммограмму, поскольку у женщин это случается, как правило, с левой стороны, а потом и правую. У нее действительно есть опухоль глубоко под соском, в таком месте, где ее трудно обнаружить, размером примерно в пять сантиметров. Это очень много для такого рода опухоли. Мы абсолютно уверены, что ваша жена уже некоторое время знала об опухоли. Когда мы начали делать маммограмму, она неожиданно вышла из состояния оцепенения и стала сопротивляться и кричать: «Дайте мне умереть!»

Мы с Кэлом были поражены.

– Она может сейчас разговаривать? – спросил Кэл.

– Мистер Деннисон, ваша жена всегда могла разговаривать, но не хотела делать этого. Она знала о новообразовании. Но она нам сказала, что скорее умрет, чем позволит удалить грудь. Когда женщины решительно возражают против операции, мы не настаиваем, а предлагаем альтернативы. Она отвергла химиотерапию, поскольку это может привести к выпадению волос. Она хочет, чтобы мы применили радиотерапию. Если же это не поможет, она сказала, что готова «встретиться с Создателем». – Врач помолчал, и в глазах у него появилось нечто такое, что я не могла определить. – Должен откровенно сказать вам, что ее опухоль превысила размеры, которые поддаются лечению радиотерапией. Но, поскольку это единственное, чем она согласна помочь себе, у нас не остается другой альтернативы, кроме как сделать все от нас зависящее, – если вы не сможете переубедить ее.

Кэл встал, и, похоже, его одолела дрожь.

– Мне ни разу в жизни не удавалось переубедить свою жену. Я уверен, что не удастся и сейчас, но попробую.

Он действительно постарался уговорить ее, как мог. Я была в палате, когда он умолял ее:

– Пожалуйста, Китти, согласись на операцию. Я хочу, чтобы ты жила.

Но она опять отгородилась стеной молчания. Только когда она глянула на меня, в ее бледных глазах замерцала то ли ненависть, то ли нечто вроде этого, я не поняла.

– Ты иди сейчас домой, – в форме указания обратился ко мне Кэл, устраиваясь на единственном стуле. – Я уговорю ее, даже если мне понадобится на это целый месяц.

Был понедельник, три часа дня. Мои каблучки громко стучали по тротуару. Мои уши украшали голубые клипсы, которые Кэл подарил мне неделю назад. Он многое дарил мне, считая, что я должна иметь все, что мне хочется. Он даже передал мне шкатулку с драгоценностями Китти, но я не могла себя заставить носить ее вещи. Этим погожим днем я ощущала себя молодой и энергичной. Такой я себя не чувствовала с тех пор, как Китти стала приучать меня к мысли, что я – деревенская дрянь и прочее. Что бы ни произошло с Китти, она сама в некотором роде виновата. Забеспокойся она пораньше, ограничилась бы маленьким шрамом, который ни один мужчина не заметил бы.