Херувим - [11]

— Прошу прощения. Мне надо срочно ехать домой.

— Владимир Марленович, что случилось? — Надежда Федоровна сидела ближе других и, протянув руку, притронулась к влажным пальцам генерала. — Мы можем помочь?

— Спасибо. Все свободны, — он одернул кисть, словно его ударило током. Заседание переносится на завтра. Жду всех здесь к девяти утра.

Получилось нехорошо, обидно. Надежда Федоровна поджала губы и принялась поспешно собирать бумаги. Совет директоров загремел стульями, никто больше не задал ни единого вопроса, все удалились молча, и только в коридоре принялись бурно делиться предположениями.

* * *

Отправляясь наконец домой, Юлия Николаевна Тихорецкая заметила у своего кабинета в кресле одинокую фигурку. В коридоре был полумрак, и она не сразу узнала сегодняшнюю изуродованную певицу. Анжела дремала, положив на высокий подлокотник голову, замотанную черным платком.

— Почему ты не едешь домой? — спросила Юлия Николаевна.

Девушка сильно вздрогнула, поспешным и уже привычным движением надела огромные темные очки.

— За мной должен был заехать Гена, мой продюсер, но он исчез. Телефон его отключен, а денег на такси у меня нет, даже на метро нет. Гена меня привез и должен был забрать.

— Далеко живешь?

— На Вернадского.

— Ладно, пойдем, отвезу тебя домой.

— Спасибо. — Анжела встала и вяло поплелась за Юлией Николаевной вниз по лестнице.

Когда они оказались в ярко освещенном холле, Юля взглянула на карикатурно трагический профиль в огромном зеркале. Платок и очки многое скрывали, но уродство все равно бросалось в глаза, и Юля с раздражением подумала, что погорячилась. Вряд ли удастся вернуть Анжеле прежний облик. Это будет маска, пусть даже идеально правильная, но неживая. Девочка как будто прочитала ее мысли.

— Я никогда больше не стану нормальной? — спросила она монотонным хриплым шепотом.

— Ты будешь очень красивой.

— Ни-фи-га… — она помотала головой и оттянула платок у шеи, словно он душил ее, — я не верю.

— Веришь, — жестко сказала Юлия Николаевна, — во всяком случае, должна, иначе зачем приехала сюда?

— За тем, что надо ведь что-то делать, не выходить же в люди с такой рожей! Когда вы намерены меня оперировать?

— Думаю, завтра начнем готовиться.

Новенького «Форда» доктора Мамонова на стоянке уже не было, вместо него рядом с Юлиной «Шкодой» стоял чей-то скромный «жигуленок» — точно так же, бампер к бамперу.

Когда она выехала из ворот клиники, было девять часов. Моросил мелкий ледяной дождь. Юля включила печку в машине, поставила музыку. Анжела сидела рядом с ней, смотрела вперед, но вряд ли что-то видела в темноте сквозь черные очки.

— Кто же это сделал с тобой? — тихо спросила Юля.

— Их никогда не найдут, — хрипло отчеканила Анжела, — трое ублюдков напали ночью во дворе, когда я гуляла с собакой. Собаку убили. Меня, в общем, тоже, потому что жить с таким лицом нельзя.

— А какая была собака?

— Пекинез. Меньше кошки. Ладно, хватит об этом. Меня и так затрахали всякие оперативники, следователь.

— Но все-таки следствие движется?

— Не знаю. Я хочу вообще забыть об этом, понимаете?

— Понимаю! — кивнула Юля, — однако важно, чтобы их нашли, не только потому, что они должны быть наказаны. Ты, наверное, уже знаешь, если их найдут, суд обяжет их оплатить твое лечение.

— Оплатить мое лечение? Ха-ха, какой отличный вариант! Не найдут их никогда в жизни. А что касается денег — теперь это не проблема. Деньги есть.

Долго ехали молча. У Юли просто не были сил разговаривать. Анжела иногда принималась тихонько подпевать Элвису Пресли. Голос у нее был вполне приятный.

— Так мне завтра к которому часу приезд жать? — спросила Анжела, когда они выехали, на проспект Вернадского.

— К двенадцати.

— Ага. Вот мой дом, — она кивнула на одну из желтых двенадцатиэтажек на противоположной стороне проспекта, — там через квартал можно развернуться.

Машина стояла у светофора на перекрестке. У Анжелы в кармане куртки затренькал телефон.

— О, это, наверное, Генка! — обрадовалась она, доставая крошечный аппарат. — Алло. Уже знаю. Тридцать тысяч. Ну, не рублей, конечно. Какая тебе разница? Когда буду, тогда буду. Ты что, опять ревнуешь? Ой, дурак, ну дурак! Да кому я нужна с таким рылом? Ага, конечно… Зачем? Ты хочешь, а я не хочу!

Загорелся зеленый, Юлия Николаевна успела доехать до поворота, развернуться, а Анжела все держала аппарат и молча, напряженно слушала своего собеседника. Наконец взорвалась криком:

— Ненавижу тебя, понял? Видеть не могу! Да что ты говоришь, зайчик? Нельзя? Да? А по морде кулаками и ботинками можно? Я не ору, это ты орешь! Сказала: не твое дело! Ну в машине еду.

Она кричала так, что у Юлии Николаевны звенело в ушах. Но внезапно опомнилась, замолчала, захлопнула крышку телефона и быстро, тихо пробормотала:

— Генка, мой продюсер, дурак, напился в зюзю и забыл, что меня надо было забрать из больницы. Теперь звонит, извиняется.

«Значит, это твой продюсер Генка тебя зверски изуродовал, а теперь решил выложить деньги на пластические операции?» — подумала Юля, но вслух ничего не сказала.

— Мне завтра натощак приезжать? — спросила Анжела, когда они остановились во дворе у дома.