Хэппи Энд - [5]

Ну и черт с ней, со мной. Подумаешь, какая-то влюблённая дурёха Кларка!

Слушай, брюссельская капуста с сарделькой — это экзотика? Пожалуйста, Павлик, сделай мне одолжение, не трогай мясо: оно не виновато. Вези свои коктейли из водки с водкой, а с мясом я сама разберусь. Ничего себе — экзотика: брюссельская капуста!

Павел. 1 июля, суббота, 21–42

«Посконный Египет» — это гениально! Обязательно занесу в анналы (или это с одним «н» пишется?). Однако вы, сударыня, не правы. Кто это «мы» в Египте рабами были? Не извольте обобщать. Я лично в Египте не был. Ни в каком качестве. Надеюсь, впрочем, побывать…

Клио моя, послушай, ну нельзя же жить одной памятью о прошлом! Причем ладно бы o своем собственном прошлом — это тоже плохо, но хоть клинически объяснимо. Ты ведь умудряешься жить памятью всего человечества, памятью истории цивилизации! И почему-то самых мрачных ее страниц. А вот, например, у античных эллинов мальчиков-подростков просто приписывали к взрослым мужчинам, чтобы те делали из них, ну, мужчин, что ли.. «O, времена! О, нравы!» В том смысле, что и те, и другие меняются. И вот ты уже грозишься поотрывать все мои «многочлены» за спасающегося у меня пацана.

Думаешь, мне гладиаторов не жалко? Но в руинах Колизея люди фотографируются на память, а не молебны устраивают. Почему? Не все, слава создателю, такие, как ты — патологические страдальцы от истории. А я вот никогда не мог понять: почему гладиаторы взаправду сражались? Мне всегда казалось, что, попади я в подобный переплет, первым делом кинулся бы на ближайшего охранника: просто так, чтобы побыстрее застрелили.

Но вот в чем ты права, так это в том, что Кирюшка ко мне зачастил. Посидит пару часов, выпьет ящик кока-колы (я ее, кока-колу, теперь ради него ящиками покупаю), посмеется со мной, пошутит и — уходит. Давай, я тебе правду скажу: я, похоже, в него элементарно влюбился. Отпусти многочлены, палач! Я дышать в его сторону боюсь. Просто рядом с ним я тихо молодею — лет, эдак, на двадцать, и чем дальше, тем больше жду его и без него скучаю. Ну, имею я право любить — просто любить! — кого хочу?

Кстати, о любви. Было это месяца два назад у Мишки на новоселье. Помнишь? У Мишки в жилом комплексе сауна есть. Так вот, пока вы все торчали у бассейна, мы с Олегом зарядили эту сауну. Ну, сидим вдвоем, греем косточки, потеем. Анекдоты травим. (Он, угрюмчик наш, оказывается, помнит их множество и рассказывать умеет — что далеко не каждому дано. А ты, небось, и не знала!) И в какой-то момент, заржавши, хлоп эдак меня по коленке и — руку не убирает. И не смеется уже, а прямо в глаза смотрит. На профессиональном нашем языке это называется «съем». Ну, от кого угодно мог такого ожидать, хоть от той же Зинки. Но Олег!.. Продолжалось это секунду. Это я сейчас думаю-передумываю, а тогда ничего и сообразить-то не успел. Он сам руку убрал и как-то засуетился сразу, и улыбался как-то смущенно, неловко — и ретировался: пошутил насчет общего перегрева и сбежал (именно, сбежал) к вам ко всем у бассейна. И — все. Больше никогда ничего такого не было. Разве что звонить и в гости звать стал чаще, чем раньше. А я ведь в семействе этом из-за Кирюшки стал появляться. Помнишь, последний пикничок сезона прошлой осенью? Я тогда впервые Кирилла заметил. В том смысле, что бегал прежде вокруг маленький сынишка моего знакомого — и не более того. А в прошлом октябре… Не знаю, как это получилось, но я вдруг заметил, что рядом выросло чудо… Мы с ним тогда полночи над остывшими шашлыками протрепались. Так вот, общаясь с семейством, я и с Олегом сошелся ближе, чем до сих пор: все-таки мы с ним почти ровесники, а Кирюшке я скорее в отцы гожусь (хорошо, хоть не в дедушки еще). Увы, в придачу к двум мужикам я получил Зинаиду… И такого за эти несколько месяцев от нее нахлебался… Нет, не буду! Слишком трезв. Однажды напьюсь до состояния «а нам все равно!» и много чего интересного расскажу.

Клара, милая ты моя девочка, ведь я никогда ни к кому не лезу с вопросами типа «что — почем?». А вот о твоих финансовых неудачах знаю, похоже, не хуже тебя самой. Может быть, даже лучше. Потому что они мне рассказывают. Оба. И он, и она. Она непременно с ухмылкой. Он — без: интеллигентен все-таки. Ох, «сатана там правит бал!» То есть, она не врет, когда говорит тебе, что способна заставить его делать все, что захочет. Отдаю себе отчет, что это не мое дело, что должен вести себя, как Даладье с Чемберленом в Мюнхене в тридцать восьмом году, а не могу: они же не кого-нибудь раздевают, а тебя! И все же молчу: меня никто (в смысле — ты) не уполномочивал вставать на защиту. Но сколько же еще раз, глупенькая моя, ты будешь продавать с себя последнее на забаву этой змеюке? А Кирюшка, бедный мой мальчик, при двуликом папашке и нетсловопределитькакой «с понтом» мамашке… Пишу вот и, кажется, сам начинаю въезжать, почему он из семейки своей, благополучной такой, то и дело сбежать норовит. Хоть и подозреваю, что еще да-алеко не все знаю…

И кстати — если не секрет — о каких таких моих «наклонностях» она тебя расспрашивала? О сексуальных? Или алкогольных? О, ужас, сколько их разных у меня!..