Хэппи Энд - [4]

Дрова подбрасывают, независимо от пола и сексуальной ориентации. Просто, есть люди милосердные, а есть жестокие. И есть поджигатели и провокаторы. Борцы всякого рода. Которые изо всех сил борются за правое дело, жертвуют средствами ради цели, сочиняют лозунги и следят, чтобы другие их одухотворённо выкрикивали.

А согласись, есть что-то общее. Ты «бичуешь» меня за дискриминацию. На самом деле, я только не понимаю ваших отношений, а ты требуешь, чтобы я считала их нормой и угрожаешь дискриминацией меня. Или я не права? Ладно, хватит об этом, а то действительно на тюрьму наболтаю.

Ой, срочно отключаюсь, потом допишу.

Клара. 30 июня, пятница, 20–25

Это Зинка позвонила, легка на помине. Целый час допрашивала, еду ли на пикник я, едешь ли ты, и между прочим, сболтнула, что те мои деньги, которые Олег опять куда-то не туда вложил, он, на самом деле, не потерял, а даже нашел. Я не поняла, на что она намекает? Не способен он на подлость! Да ещё, по отношению ко мне, да ещё презренного злата ради. Ей-то полагается болтать гадости: змея ведь. Но не мужа оговаривать, в конце концов? Кроме того, почему мне? Что-то у меня голова разболелась.

Я сейчас всё, что насочиняла, вышлю, а потом продолжу… Наверно, завтра, а то головная боль разыгрывается не на шутку.

Глава 2

Клара. 1 июля, суббота, 9-57

Павлуша, это я, слегка ожимши. Итак, из последней телефонной беседы я поняла, что ты сидишь один, как сыч, и хлещешь горькую. М-да. Ничего не скажешь. А Зинка потом опять звонила. Осторожно расспрашивала о твоих наклонностях… Неужели из-за этого трезвонила? Я, было, пробовала запираться, но она, пожалуй, больше меня осведомлена. И — слово за слово, а потом как сыпанёт соли на раны… В том смысле, что Олег ради неё на всё готов… Скорее всего, просто обычная Зинкина манера хвастаться, но тягостно. Очень тоскливо и очень мучительно.

Что этому семейству от нас нужно? Неужели я ещё не отдала им всего, что только можно было отдать? И это я даже не столько о деньгах, угроханных и присвоенных, по Зинкиным намёкам, Олегом… Нет, не верю, не мог он…

Да что же это Кирилл к тебе зачастил, всё-таки? Не нравятся мне ваши немые сцены: чувствую, не по правилам что-то. Слушай, как ты считаешь, Зинаида выдаёт фантазию за реальность? Для чего бы это ей понадобилось? Показуха ради показухи? В конце концов, даже змея могла бы относиться к кому-то хорошо, а мальчишка действительно приятный. Мне доподлинно известно, что материнского молока ему, бедному, попробовать не удалось. Тем не менее, первое, что приходит в голову, говоря о Кирюшке, — это, что от него ещё материнским молоком пахнет. Весь он такой душистый, чистый, и при этом ядрёный какой-то, что ли… Прелесть. Иногда я думаю, таким ли был Олег в юности? Сейчас-то он матёрый… Но когда выпьет, румянец на щёки набежит, и он тоже становится молодым и прекрасным.

Говоришь, малопьющий… Но по сравнению с тобой, даже наш Мишка, и то — трезвенник! Очень я из-за этого переживаю: спиваешься ты, друг мой. И ещё этим бахвалишься. Кстати, у букинистов Олег, по-моему, тоже хорош был. С Зинкой, между прочим, на пару глушил, и она (Зинка) разглагольствовала на тему, как хорошо быть богатым. Как всегда.

Да, молчун, конечно, но мне его молчание часто рассказывает больше, чем чьи-то умные речи. Угрюм, безусловно. Битый, как мы с тобой.

Ты спрашиваешь, что я в нём нашла. Вот это и нашла: не такой, как все. Не знаю уж, что у него за взгляд затравленный, сочиняешь ты всё. Или, на самом деле, — затравленный? Чёрт его знает. Улыбка лучистая, это действительно так. А в глазах — боль. Загадочный он! Может, поэтому я так в него, как ты это называешь, втрескалась.

Да ведь я же в его сторону повернуться боюсь, какая уж там стрельба!

А знаешь, иногда и правда хочется плюнуть на всё и кинуться на амбразуру. И не то, что на амбразуру, — на выяснение по поводу злосчастных денег броситься не посмею. Или посмею? Взять на этом чёртовом пикнике, подойти к нему и объясниться, наконец. Пашка, что делать? Посоветуй.

Вот же размечталась! Таких, как Зинаида, ради моих «древнеегипетских» глаз не бросают, а только наоборот, это я уже точно знаю. Расскажу тебе когда-нибудь всю историю, да сейчас ворошить не хочется. Ни к чему, вроде. Но что он для меня Зинку не бросит, — это горькая правда. Да я и не хотела бы быть такой сукой, из-за которой другая женщина будет плакать. Мало ли, у кого губы змеиные. Нет, я не могу. Пусть уж лучше я страдаю: мне не впервой.

* * *

Впрочем, я сейчас рассуждаю, как ханжа. Подставлять вторую щёку, наверно, благородно, даже почётно, но иногда я думаю, а сколько человек может вытерпеть прежде, чем начнёт давать сдачи? В смысле, стоять за себя? Вот взять и потребовать у Зинаиды: отдай Олега, змеища подколодная! Во что тогда я превращусь? Нет, попробую выдержать. Или всё-таки на рожон? Объясниться, наконец, за все мои потерянные тысячи… Что это даст? Всё бессмысленно.

Ужас, лучше бы не приезжали они на пикник. Сердце моё чует, что-то будет. Паш, а давай, мы не поедем? Тебе очень нужна эта пьянка на природе? Я тебе, что хочешь, приготовлю и привезу домой… Вру, не могу не увидеть его лишний раз. Да, какая уж тут амбразура — вот эшафот в самый раз.