Хэппи Энд - [23]

Мы с Кириллом смотрим друг на друга, ещё как будто не понимаем, но в душе у меня начинается кошачий скрёб. Разве от Мишки можно ожидать чего-нибудь мало-мальски не плохого? Знаю же, раз Мишка привёз её, — значит, дело скверное: обязательно полезет что-нибудь мерзкое.

Но мне, конечно, девицу жалко: чувствуется, что у неё на душе мрак и ужас. Причём, неизвестно, сколько часов, а может, — дней, месяцев, лет… И до меня потихоньку доходит, что она не сумасшедшая, не под воздействием, а просто какая-то непутёвая. Бывают, знаешь, такие: безалаберные, неудачливые, которые дурость свою вместе с несчастьем пытаются скрыть кривой саркастической улыбочкой. А Кирилл уже фыркает и у него в глазах не то, чтобы сожаления, а даже намёка на сочувствие не вижу.

И тут Марго набирает в лёгкие побольше воздуха и буквально рапортует, всё так же глядя в сторону: — Ладно, чего там долго мусолить… Я это.

Кирюшка равнодушно пожимает плечами, а я чувствую, что вот оно, сейчас всё рухнет. Что именно — ещё не знаю, но ощущаю: надвигается нечто страшное, соизмеримое с последними днями нашей сумасшедшей действительности.

И не преминуло. Потому что Марго как-то вдруг повернула голову прямо на Кирилла, носом слегка шмыгнула и решительно, даже немножко деловито, сообщила: — Я - твоя мама, Кирилл. А ты меня и не знаешь.

Можешь себе представить, Павлуша, что со мной происходило в эти минуты.

Новоиспеченная блудная мама жалко улыбается, видно, что за внешним холодом её всю трясёт, потом пытается дотянуться до Кирилла дрожащей рукой (если бы не эта агония её руки, я бы ни за что не догадалась, что человек волнуется), а мальчик вцепился в меня и орёт: — Нет у меня никакой мамы! Вот Кларуся — и больше никого у меня нет! Я только с ней хочу! Никакой мамы мне не надо!

У Марго начинает дрожать рот, но она держится, как кремень. Я стою, онемевшая и оледеневшая. А у Кирилла уже что-то похожее на истерику. Без слёз, но зато со взрывом эмоций. Из того, что он выкрикивает, понять что-нибудь сложно, но его мало-членораздельная речь имеет всё же общий смысл и смысл этот заключается вот в чем. Когда наконец-то он дождался, что сможет остаться со мной, и когда наконец-то, хоть на последние три года детства получил человека, — является какая-то проститутка (так и обозвал!) и начинает строить новые козни. Где она шлялась эти пятнадцать лет? Вытерла ему слезу, когда он плакал? Успокоила, когда плохо было? Просидела ночь у его постели, когда он болел? И дальше, всё в этом же роде. Схватился за голову, стал раскачиваться, как раввин во время молитвы, и причитать: мол у всех «родители как родители», а у него «козлы и кукушки». Точно, у парнишки депрессия. Боже мой, как излечить этого мальчика! В заключение, он обвинил Марго в том, что она просто хочет сдирать с велфера деньги на ребёнка, и пускай ухватится за свою гитару, а он всё равно от такой мамаши сбежит, куда глаза глядят. А ему от этой жизни всего-то и надо — чуть спокойствия, а то забали (представляешь — так и выдал матом!) предки. Тут меня по всему телу продрало, потому что он, в дополнение ко всему, воскликнул: «Хоть ЭТИ оставили в покое — и то хлеб!»

Вот. А тут ещё ты со своей любовью.

Ой, только тебя вспомнила — и появился сигнал, что от тебя сообщение. Ладно, я допишу сейчас своё, а твоё прочту потом: прерываться боюсь, горячее кую (можешь не хихикать: там именно «К»).

Ну вот. На Марго было неприятно смотреть. Уж не знаю, какой вид у меня-то самой был, но я старалась успокоить Кирилла, а в висках не переставало стучать: — Он прав. На сто процентов прав. Какого ей сейчас от него нужно! Где она до сих пор была? Прав мальчишка. Выходит, теперь она его заберёт?

И я дала себе слово, Павлуша, что ни за что ей сына не отдам. Не знаю, что именно сделаю, но эта штучка его не получит. Чего ради он ей понадобился? Всю жизнь от него пряталась, а теперь — здрасьте, не запылилась — почему? Что предъявить? Я на всё готова. Хватит с Кирилла. Накушался дерьма пирога. К тому же, я так поняла, что ей особо его и брать-то некуда, не на что, и незачем. И ему с ней тоже делать нечего.

Даже если она на самом деле раскаялась, — хоть застрелите меня: всё равно, не отдам. Я ему нужна! Может быть, ещё ты немножко (не в том смысле, не думай!). Да, Пашечкин, прости: наверно, я причиняю тебе боль, но тут самое важное — не я, не ты, а Кирилл. И единственно о нём, о его будущем, о тех осколках, которые ещё может стать возможным собрать и склеить, — только об этом все мои мысли.

Мальчик в это время уже докричался до того, что уберёт её на фиг, если сама не уберётся подобру-поздорову.

И вот, что самое удивительное: чем больше нервничал Кирилл, тем спокойнее делалась Марго. Наконец, она совершенно спокойно заявила, что ей ни от него, ни от меня, и вообще ни от кого ничего не нужно. Затем, холодно пожав плечами, сообщила, что она не приехала строить козни, а просто случайно попала на наш пикник и узнала Олега.

В это время и мы с Кириллом уже поняли, что момент достиг своего апогея и надо как-то успокаиваться.

Руки теперь уже у меня тряслись, но кое-как я разлила чай, мы с Кирюшкой тоже закурили.