Хент - [33]

Хотя весть об этой войне распространилась повсюду — здесь об этом слышали впервые, потому все слушали Дудукджяна с большим удивлением. Крестьянин не знает, что творится дальше своей губернии. Здесь только было известно, что турки с кем-то воюют, но с кем и почему — никто не знал. Да и об этом они знали лишь потому, что налоги и подати требовались строже и больше, чем прежде; сборщики то и дело повторяли: «Нынче правительство готовится к войне, вы должны помочь».

— Русские воюют теперь за свободу христиан — турецких подданных, — продолжал Дудукджян. — Не забывайте, что из всех христиан, подвластных туркам, наиболее угнетены, измучены армяне. Вам это лучше известно — вы на своей шкуре испытали варварства турок. Значит, пора, чтобы и армяне подумали о своем освобождении.

— Зачем нам думать об этом? — ответил старик Хачо, — сам же ты говоришь, что русские будут бороться за освобождение христиан. Помоги им господь! Они придут и спасут нас тоже.

— Так-то так, но не забывайте, что «пока дитя не заплачет, мать не покормит его», — вмешался Вардан. — Армяне своим молчанием, своим терпением и благими надеждами на будущее ничего не добьются. Армяне должны протестовать.

— Да, должны протестовать! — повторил Дудукджян, — и так, как это сделали христиане славяне…

— Хотите сказать, что и армяне должны бороться? — перебил его старик.

— Да, хочу сказать именно это. Теперь такой порядок в мире, да и всегда было так: кто не умеет владеть оружием, кто не способен проливать кровь и убивать врагов, тому говорят: «Ты не имеешь права быть свободным». Значит, если армяне желают добиться чего-нибудь и хотят быть свободными, то должны доказать, что и они не лишены храбрости, что и они умеют сражаться. А теперь самый удобный момент для этого.

Старик горько усмехнулся.

— Чудак! Чем же они докажут свою храбрость и способность сражаться? Ведь турки не оставили армянам даже ножа, чтобы зарезать курицу.

Дудукджян не знал, что сказать. Но старику ответил Вардан.

— Лишь бы были борцы, а оружия я достану, сколько хотите. Вам известию мое занятие: я контрабандист, Я знаю, откуда можно провезти оружие.

— Одного оружия мало, — заговорил старик, — можете ли вы дать здешним армянам то сердце, ту храбрость, какая есть у христиан, что дерутся теперь за свободу? Что может сделать оружие в руках порабощенного народа!

— Нельзя так судить о народе, старшина Хачо, — перебил его Дудукджян, — наш народ не потерял еще ни сердца, ни храбрости. Нужен только толчок, нужен момент, чтобы в нем проснулись силы. Теперь самое удобное время: русские будут воевать с турками, пусть восстанут и армяне. Тогда, я уверен, русские окажут нам всяческую помощь.

Сыновья Хачо молча слушали, никто не вмешивался в разговор. Наконец Аго, тот, который был не прочь выдать Лала за бека, для того чтобы приобрести в его лице сильного защитника, — Аго, слушавший с неудовольствием отца и молодого гостя, обратился к Дудукджяну.

— Братец, от тебя пахнет кровью… Мы не хотим ни твоего добра, ни твоего зла. Завтра же рано утром собери свои пожитки и уходи из нашего дома. Неровен час, ты втянешь нас в какую-нибудь историю…

Старик Хачо прикрикнул на сына, и, обратившись к Дудукджяну, сказал:

— Ты не обижайся на него. Он не понимает, что говорит. Слушай-ка меня. Я ничего не читал и не знаю, что делают другие народы в своих краях, но как земледелец скажу одно: мы, крестьяне, не сеем, пока не вспашем, не удобрим и не приготовим земли, — без этого семя не пустит ростка, не зазеленеет, а высохнет. То же самое говорил и Христос — я это слышал много раз в церкви во время чтения святого Евангелия. Теперь, сын мой, почва еще не готова, я хочу сказать, что народ не подготовлен. Нужно было двадцать, тридцать, а может и пятьдесят лет назад подготовить почву. Если б это было сделано, то теперь наши семена упали бы на благодатную почву, взошли бы, созрели и принесли сам — сто, сам — тысячу. А в один день ничего не может совершиться. Мы ведь знаем, что растение выносит и холод и тепло, пока созреют плоды: то ветер не дает ему покоя, то град или снег уничтожают его, а иногда достается ему и от палящих лучей солнца, одним словом, посев, только пройдя тысячи опасностей, дает обильный урожай… Вот так же семя, посеянное в сердце народа, должно еще полежать, пережить целый ряд невзгод, прежде чем дать плоды…

— Очень хороший пример! — воскликнул Дудукджян. — Я совершенно согласен с вами. Но есть еще одно обстоятельство, которое следует принять во внимание. Я тоже буду сейчас говорить с вами языком земледельца, так вам будет понятнее. Оставьте хоть раз без расчистки от бурьяна ваши посевы, и вы увидите, что дикие травы разрастутся, размножатся и, задушив посев, займут его место, а посеянные вами растения пропадут. Не есть ли это своего рода борьба, где сильный побеждает слабого? Во всякой породе растений замечается такая борьба, каждое растение старается уничтожить другое, чтобы обеспечить свое существование. Кто лишен способности соперничать в этой борьбе, тот лишается жизни. Эту способность иначе называют самозащитой. Учитель ее — сама природа. Она дала всем существам, имеющим возможность расти и размножаться, и способность к борьбе — конечно, одним больше, другим меньше. Все живое — деревья, травы, животные и люди имеют эту способность. Только камень, высохшее дерево и другие мертвые тела не могут защитить себя. Где жизнь, там и эта естественная борьба. Это борьба за существование, в которой всякое существо не только старается сохранить свою жизнь, но и стремится уничтожить своего врага, чтобы расти без всяких препятствий…