Хент - [14]

Мюдир был сладкоречив, как истинный турецкий чиновник.

— Свет, исходящий от твоего лица, выше всякого удовольствия, я счастлив, что удостоился чести видеть тебя. Но подумай, бек, что твой слуга — человек подневольный и не может располагать своим временем. Вали назначил мне десять дней на поездку. Просрочить я не могу.

— Я напишу ему, что задержал тебя; ты ведь знаешь, как он уважает мое слово.

— Это мне известно: вали очень любит тебя и твое слово ценит, как жемчуг. Он говорит всем, что у султана нет слуги храбрее Фаттах-бека и что ты представлен к ордену Меджидиэ первой степени.

Бек презрительно улыбнулся и ответил:

— Для меня ордена не имеют никакого значения; это украшение для женщин.

— Что же ты любишь?

— Я люблю меджидиэ золотом[11].

— Будет и это, бек. Вали особенно внимателен к тебе. Он назначил тебе жалованье, которое ты получишь от казны как начальник этого участка и блюститель порядка этого края. Он же принял твою просьбу об упразднении здесь должностей мюдира и каймакама, и передал их тебе. Словом, чего бы ты ни просил, он ни разу еще не оставлял твоей просьбы без внимания.

— Я всегда благодарен вали, — ответил бек.

Во время этой беседы слуги бека, расположившись вокруг палатки, болтали. Каждый рассказывал о своих подвигах: кто сколько убил людей, в каких разбоях участвовал, сколько похитил женщин и т. д.

— Осман угнал за свою жизнь столько овец, сколько у него волос на голове, — говорил Омар.

— А ты, Омар, тоже хорош, — отвечал Осман: — сколько я угнал овец, столько же ты похитил армянок.

— Шабан не любит армянок, — вмешался другой, — говорит, они плаксивые.

— Это правда, — подтвердил Шабан, — у этих баб сердце хрупкое, как стекло. Но у наших женщин, клянусь богом, каменные сердца; брось их хоть в волчьи когти — не заплачут. Терпеть не могу, когда женщина плачет.

— А хуже всего то, — перебил их пожилой курд — что эти неверные никогда не изменяют своей проклятой вере. Вы же знаете, что у меня целых три, и хотя я бью их очень редко, все же вижу, как они молятся тайком. Но есть у них одно достоинство: все они хорошие хозяйки и работницы, работают как волы и не спят так много, как наши женщины.

— А какие милые невестки у этого старого Хачо! — с особенным восторгом заговорил молодой курд, — не будь старик другом нашего бека, непременно похитил бы одну из них.

Разговор слуг был прерван лаем собак, вслед за которым послышались голоса пастухов. Некоторые из слуг схватились за оружие и побежали туда, откуда доносились голоса. В темноте послышались вопли: «Ради бога, ведите нас к беку, мы имеем к нему просьбу…» Несчастные с трудом были спасены от собак подоспевшими сторожами (опасно проходить мимо кочевки курдов в ночное время: нередко достается прохожим от острой пики огорожа).

Пришедших было несколько человек. Их повели к палатке, где сидел бек с гостем. При свете фонарей, висевших перед палаткой, стало видно, что это купцы и перевозчики грузов. У одного была разбита голова, у другого — рука, третий был ранен в бок, раны были перевязаны кое-как, из них сочилась кровь. Услышав шум, бек позвал одного из слуг и спросил:

— Что случилось?

— Явилось к тебе несколько купцов с просьбой, говорят, что ограбили их караван.

Веселое лицо бека приняло выражение недовольства, но он велел позвать просителей.

— Странно, — обратился он к мюдиру, — никогда ничего подобного не случалось на моей земле; каким образом ограбили их?

Бек имел привычку называть ту местность, на которой кочевало его племя, своей землей, хотя ни одна пядь земли курдам не принадлежала, и сами они, как бродячие цыгане, кочевали с места на место.

— Разбой везде случается, — ответил мюдир спокойным тоном, — нет страны, где не было бы разбойников; даже на небе и то появились дьяволы. У нас в Эрзеруме не проходит дня, чтобы не поступило несколько жалоб к вали.

Воодушевленный словами мюдира, бек сказал:

— Уверяю тебя, мюдир, клянусь головой шейха, что я храню вверенный мне край так, что без моего ведома и птица не пролетит по моей земле. Удивляюсь, какой сатана мог ограбить этих несчастных.

В палатку вошли раненые купцы. Один из них, раненный легко, прошел к беку.

— Пришли целовать следы твоих ног, милостивый бек, мы признаем бога на небе и тебя на земле. Во имя пророка помоги нам. Мы бедные купцы, у нас отняли все, многих товарищей убили, остальных, видишь, сами недолго проживут и они. Ничего у нас не осталось, все [потеряли].

Раненые не могли стоять на ногах, одни сели, а другие еле держались.

— Где вас ограбили? — спросил бек.

— Недалеко от этих гор. Напали на нас и, угнав караван в глухое ущелье, связали и бросили нас в глубокий овраг. А сами раскрыли тюки и взяли все, что было ценного.

— В котором часу это случилось?

— В полдень. До вечера мы оставались связанными, наконец, бог сжалился над нами: одному из наших удалось освободиться от веревок, и мы были спасены, а не то умерли бы с голоду и сделались добычей зверей.

— Откуда вы, и куда шел караван?

— Слуги твои из Персии. Мы приняли груз из Трапезунда, куда прибыл наш товар из Константинополя. От Эрзерума прошли благополучно и направились через Баязет в Персию, но вот тут настигло нас несчастие. Караван наш был нагружен дорогим товаром, но все хорошее унесли, а остальное сожгли.