Хелл - [34]

И прекрасен закат, как алтарь позлащенный…

…но вижу только огромную люстру с хрустальными подвесками. Приход официанта разъясняет мою bad trip[27]: никакая белая икра мне не была нужна, я беру пачку сигарет, закуриваю и смотрю на Викторию, а она, забыв, наверное, что сейчас ее дружок Крис, грубо наседает на Джулиана. Ее лифчик вылезает из платья, оно расстегнулось в пылу борьбы, обнажив ее бедра, пожалуй, чересчур полные.

Я же не хотела приходить сюда.

Словно робкое сердце пред тьмою бездонной…

Я смотрю на Лидию, она подавленна, идол предал ее, и теперь она не знает, какому святому молиться. Обозленная, пытается завладеть вниманием Криса. Он стоит, а она, опустившись перед ним на колени, кладет руки ему на бедра и поднимает к нему взгляд. У него каменное лицо, он резко высвобождается. Мне хочется рассмеяться. Но я не смеюсь.

— Виктория, — говорю я вкрадчиво, — есть кокс.

Она вскакивает, растерзанная, почти раздетая.

— Где?

Она видит, что Мирко уже делит порошок на дозы. Перекинув ноги через поручень кресла и зацепившись за него, она падает на колени, раздирая платье, и утыкается носом в порошок. И для нее уже никто не существует. Я слышу, как она жадно втягивает его носом. Лидия присоединяется к ней, несколько минут все молчат. А они, согнувшись пополам, трудятся вовсю, и их затылки дрожат.

Виктория изменила цель, ведь кокс у Мирко, и Мирко становится для нее объектом страстного интереса. Ей всегда мало, она жаждет этого несчастного порошка еще и еще и готова ради этого на все. Она ластится к Мирко, целует, ласкает этого сорокалетнего омерзительного типа, с жаром призывая его выложить свои запасы. Тот вяло возражает. За спиной Виктории Крис садится за столик с остатками оргии. Он лакает из бутылок все подряд — виски, джин, текилу, мартини, а после каждого стакана затягивается коксом. Виктория вырывает у меня бутылку «Кристалла» и несет ему, он жестом отказывается, и она, радостная, сует горлышко в рот и пьет, время от времени делая передышку, чтобы с полным пузырями ртом бессвязно пробормотать Крису о своих нежных чувствах.

Лидия пользуется случаем и бросается с объятиями к Джулиану, но он отстраняет ее, она его не интересует, и через всю комнату направляется к моему креслу. Он спрашивает меня, какие у меня духи. У меня «Аллюр» от Шанель. Он говорит, что они мне очень подходят, короче, он разглагольствует, а я отвечаю ему, что не намерена сегодня заниматься сексом с кем бы то ни было. Лидия с искаженным лицом набрасывается на Джулиана с руганью, кричит ему, что «она его посылает… посылает… посылает…», она вульгарная дура, ничтожная дура, она действует мне на нервы, и чтобы успокоиться, я делаю две или три затяжки.

Волны звуков сливая с волной благовонной…

Мне становится невмоготу. Интерес к подобным загулам заключается в том, чтобы ловить кайф, заставлять себя ловить кайф. Я уже достаточно нанюхалась, и если так будет продолжаться, не знаю, до чего я докачусь, но пока на столе будет кокс, я не остановлюсь. Я втягиваю в нос последнюю дозу, Виктория в ярости набрасывается на меня, от десяти граммов на столе не осталось и следа. Мирко явно не рассчитывал на такую нашу активность.

Виктория тащит Мирко в спальню и объясняет ему, что если Господь создал кокс, то он сделал это, чтобы разделить его между всеми своими овцами поровну. И я слышу, как Мирко орет: «Нет больше кокса, нет, это уже оргия!»

Я пожимаю плечами и решаю осмотреться, прохожу в другую комнату и натыкаюсь на что-то… Это, оказывается, Лидия, я не заметила ее, потому что в комнате темно, она лежит на покрытом лаком паркетном полу, словно куча небрежно брошенного хлама… Мой каблук впивается в ее лодыжку, это уже переполняет чашу, и в ту секунду, когда я собираюсь пробормотать извинения, пронзительный крик пронзает мои барабанные перепонки, уже и так жестоко травмированные в «Куине», и вслед за ним слышатся хриплые рыдания. Бедняжка поднимает ко мне свое лицо парки[28], бороздки, прочерченные обильными слезами на ее слишком грубом макияже, делают ее смешной, похожей на печального клоуна.

— ВЫ ВСЕ ХОТИТЕ МЕНЯ УБИТЬ!

Я оставляю Лидию в ее паранойе, иду дальше, вхожу в ванную комнату.

В джакузи наливается вода, но там никого нет, я сажусь на умывальник, прислонясь спиной к зеркалу, и болтаю в воздухе ногами.

Эту ночь я закончу одна.

Сегодня вечером я мельком увидела его. Мимолетно. Когда он уходил из этой чертовой лавочки, куда я приехала только ради него, встретиться с ним. Приехала сказать ему: «Я тебя люблю, люблю тебя одного… Ты вернешься?»… Я увидела его и хотела броситься к нему… Но в его удаляющейся фигуре было что-то фатальное. Меня словно пригвоздило к полу, я застыла на месте с бокалом шампанского в дрожащей руке и дала уйти своей мечте, убеждая себя, что для него так будет лучше.

Меня неотступно преследует воспоминание о нашей последней встрече. Мне кажется, что тогда случилось что-то непоправимое.

…Предрассветный сумрак, то ли свет, то ли тьма, полное отупение. Моя одежда разбросана вокруг кровати. От подушки исходит запах духов, чужих духов. Он свидетельствует о незримом присутствии незваного гостя, присутствии третьего, и мы занимаемся любовью без радости. В холодной темноте Андреа изливает мне свою душу, я молчу. Интимная близость на час, завтра все развеется, как завитки дыма от сигареты, которую я курю после сладострастия, ее алеющий кончик чуть освещает жалкую сцену любви, превращенной в ненависть. Где-то звучит песня, мужчина и женщина поют о страсти, а мы ее поганим своей злосчастной связью без души. Доблестная ложь, произносимая на той самой постели, что была свидетельницей рождения нашего утраченного счастья, убивает меня. Вокруг меня, во мне мрак и тьма, но я разыгрываю из себя законченную стерву, я хочу, чтобы его сердце тоже обливалось кровью. Он уходит с чувством своей правоты, а я остаюсь с разбитым сердцем. В спящем Париже слышно только, как капают мои слезы, это я оплакиваю свою несостоявшуюся жизнь… свое отчаяние… отчаяние навеки после нескольких мгновений радости…