Хелен - [39]

— Наверное, — прошептал я.

— Но все же какие-то аспекты Его существования вы считаете понятными и пытаетесь втиснуть в привычные рамки. Например, вы называете его Создателем. Ведь он и вправду должен быть Создателем, верно? Или — творцом. Значит, вся ваша цивилизация — не что иное, как Его художественная галерея, выставка Его творчества.

— Я не понимаю.

— Не бойтесь, Блейк. Попытайтесь меня понять. Художник творит через века… Он может даже утратить связь со своей работой… позабыть собственные критерии. Настоящему творцу нужен критик, Блейк, даже если этого критика ему придется сотворить наряду со всем прочим. Вот именно так вы и должны ко мне относиться, Блейк. Как к критику.

— Я не могу в это поверить, — прошептал я. — Я ведь тебя знаю. Вижу тебя, могу дотронуться…

— Вы можете видеть и осязать Хелен Пиласки. Ту самую несчастную девушку, в сознание которой я вселилась, когда бедняжка умирала в Чикагской больнице.

— Кто же ты такая? Откуда ты?

— Зачем все это объяснять, Блейк? Допустим, я скажу, что являюсь облачком материи, электронной сеткой? Что это вам даст? Допустим, я скажу, что являюсь воплощением части Его замысла, Его воспоминаний. Ведь ваш язык, Блейк — отражение вашего опыта, а ваши слова воплощают ваши знания — что же я могу вам объяснить, если в вашем языке нет слов для передачи этих понятий? Допустим, вы обучите шимпанзе сотне слов. Сможете ли вы объяснить ему, кто вы такой?

— Но ведь я человек, а не шимпанзе.

— Я знаю, Блейк. В том-то и дело.

— Я тебе не верю!

— Нет, Блейк, верите. Разве вы забыли — я ведь читаю ваши мысли.

— Тогда скажи мне, что случилось с настоящей Хелен Пиласки? — вскричал я.

Красотка Шварц, услышав мой крик, открыла дверь и просунула голову в комнату.

— Все в порядке, — отмахнулся я. — Я просто потерял терпение и разорался.

— Умоляю вас, мистер Эддиман, не мучайте бедную девушку.

— Он меня не мучает, — сказала Хелен. — Мы уже скоро заканчиваем.

Надзирательница вышла и мы снова остались вдвоем. Следующий свой вопрос я задал мертвенным шепотом.

— Все, что нас окружает, это Бог, — ответила Хелен. — Он — в каждой фразе и даже в каждом слове. Молитесь ли вы, жалуетесь или проклинаете…

— Что случилось с Хелен Пиласки?

— Я же сказала вам, Блейк — она умирала. В ней теплилась лишь крохотная искорка жизни. Потом я залечила то, что осталось от её тела, или, точнее — её тело исцелилось само, потому что я показала, как… Впрочем, для вас ведь это тоже непостижимо, да?

— Да, для меня это звучит как какой-то бред. Но, если во всем этом есть хоть доля правды, зачем ты позволила им отправить тебя на эшафот?

— А не все ли равно, Блейк? Сколько бы я продержалась в этом облике? Неужели вам кажется, что мне это приятно? Я пользуюсь этой оболочкой, чтобы испытывать то, что испытываете вы, порой даже думаю так же, но — то, что вам представляется красивым, вовсе не кажется красивым мне. Если окружающий нас мир был когда-то шедевром творения, то теперь это — вонючая клоака.

Глава одиннадцатая

Прищурившись и крепко сцепив желтоватые пальцы, доктор Сэнфорд Хаймен внимательно выслушал мой сбивчивый рассказ, время от времени кивая, словно желая подтвердить, что все понимает. Когда я закончил, он сказал:

— Знаете, мистер Эддиман, мне придется взять с вас деньги. Я хотел бы вам помочь, но время — деньги, а кроме времени я ничем не располагаю.

— Сколько?

— Тридцать долларов за час.

— Недурно.

— Некоторые пациенты посещают меня пять раз в неделю, а платят при этом гораздо больше. Вы даже не представляете, сколько в Сан-Вердо людей с нездоровой психикой. Частной практике я уделяю только двадцать часов в неделю. Остальное — работа в больнице, которая оплачивается крайне скудно. В Сан-Вердо бедняки не в почете.

— Пришлите мне счет.

— Не премину — коль скоро вы понимаете, что это необходимо. Теперь вернемся к тому, что вы мне рассказали. Больше вам добавить нечего?

— Нет.

— Она — посланник Бога, — улыбнулся доктор Хаймен. — Или, точнее, — критик. Это занятное нововведение, которое, впрочем, вполне отвечает духу нашего времени. Критиков сейчас развелось много, причем каждый считает себя спасителем. Можете вы представить себе Жанну д'Арк, возомнившую себя критиком?

— Нет, не могу.

— Хотя это было бы занятно. Скажите, мистер Эддиман, приходилось ли вам когда-нибудь читать знаменитый труд Фрейда по паранойе — тот, что написан в виде обзора произведения немецкого юриста?

— Боюсь, что нет.

— А жаль. Замечательная вещь. Знаете ли вы что-нибудь про параноидную шизофрению, мистер Эддиман?

— Крайне мало.

— А ведь она становится психическим заболеванием века, мистер Эддиман. Довольно часто при этом больной, если и не отождествляет себя с Богом, то представляет себя его частицей или посланником. В античные времена, когда подобные высказывания открыто допускались, больные заявляли об этом публично. Почитайте Светония — очень убедительно. «Я — Бог» — тогда это на каждом углу кричали. Однако с развитием монотеизма в обществе стала нарастать враждебность к таким «богам», которые уже опасались в открытую провозглашать свои божественные корни.

— Но ведь до сих пор вы были убеждены, что она здорова.