Все понимали, несмотря на веские доводы, что необходимо осмотреть этот район. На следующее утро приступили к осмотру, двигаясь вброд по болотам до тех пор, пока не дошли до более высокого места, потом прошли еще полмили пробравшись через болото, вернулись на берег реки. Двигаясь, они постоянно окликали по имени Лалилу и Пагу. Хотя крики могли привлечь внимание дикарей, как действовать иначе? Несчастные могли находиться где-то поблизости, не подозревая, что их спасители рядом. Кроме того, столь сильный шум мог отпугнуть как дикарей, так и больших хищников. По крайней мере, Хэдон очень на это надеялся.
К концу второго дня он убедился. что такой способ поиска безнадежен и глуп. Если люди еще живы, то, вряд ли стали бы оставаться здесь. Возможно, они вернулись на побережье или пошли на юг — по направлению к Кхокарсе. Предпочтительнее всего было бы сначала проследовать к морю и выяснить, нет ли их там. Если экспедиция не обнаружит никаких признаков их пребывания там, то может вновь отправиться на юг.
В то утро заболели многие участники экспедиции. Хинокли и доктор, с огорчением покачивая головами, определили:
— Болотная лихорадка.
Хэдон переправил людей в более высокое место: с таким количеством больных удастся спуститься на веслах вниз по реке. Он нашел место на вершине холма на высоте примерно шестьдесят футов, где имелся источник хорошей воды. Отряд обосновался там, чтобы перебороть простуду, лихорадку и потливость. На третий день Хэдон заболел сам и вновь ощутил холод, лихорадку, обильную потливость и горячку, которыми несколько раз страдал в юности. Немногие оставшиеся на ногах, включая Квазина, который заявил, что у него иммунитет к демонам, заботились об остальных и охотились, раздобывая пропитание. Болезнь пощадила также и жрицу, Мамону, и на нее упало основное бремя ухода за больными. На шестой день умер доктор; несколькими днями позже скончалось большинство людей и некоторые из членов тотемов Козы и Медведя.
На двенадцатый день Хэдон почувствовал себя достаточно хорошо и мог уже делать короткие прогулки вокруг лагеря. На четырнадцатый день он отправился в пустыню ставить капканы на зайцев. Кроме того, из пращи он подбил обезьяну, что послужило доброй добавкой к их рациону. По возвращении его встретил громкий плач Мамоны. Только что умер ее ребенок.
— Скоро у нее появится другой, — равнодушно произнес Квазин. — Хотя никто не будет знать, кто же его отец.
Квазин злился на жрицу из-за того, что она отказалась лечь с ним. При других обстоятельствах он вполне мог размозжить ей голову, не понимая, почему она отказала мужчине, не только самому сильному в империи, но и самому красивому.
Хэдон пошел успокоить ее. Жрица восхищала его своим поведением во время болезни, он восторгался тем, что от нее никто не слышал ни единого слова жалобы, а с каким искусством она ухаживала за немощными. Мамона не могла лечить их, но лучше всех знала, как облегчить страдания, причиняемые простудой и лихорадкой.
Несколькими днями позже экспедиция, в которой теперь было всего тридцать достаточно крепких человек, ушла на веслах от этого гиблого места. Из людей в живых остались лишь Хэдон, Тадоку, Квазин, бард, книжник и молоденький рядовой из Миклемреса, да притом некоторые ослаблены болезнью.
Путешествие протекало нормально, день ото дня участники экспедиции набирались сил, и, наконец, подошли к водопадам, о которых предупреждал Хинокли. Река здесь протекала сквозь каменистую равнину и, издавая грохот и шипение, падала с высоты примерно на шестьдесят футов. Все выбрались из лодок, как только до них донесся грохот, и с большим трудом волоком тащили челноки вниз по крутым склонам, вдоль порога. Спустившись на милю, отряд разбил на ночь лагерь. Когда на следующее утро отправлялись в путь, из расположенного рядом густого кустарника полетели три стрелы. Одному из клемкаба стрела вонзилась в шею, и он скончался.
Подавляя в себе жажду мести, Хэдон отдал распоряжение переместиться в середину реки, чтобы быть вне пределов досягаемости лучников, и продолжить путь.
Прошло еще двенадцать дней, и экспедиция вышла к устью реки. Преисполненные благоговения люди созерцали Звенящее Море.
Там жили, как обнаружил Хэдон, около двухсот пятидесяти дикарей, которые большей частью селились группами от дюжины до двадцати человек на расстоянии пары десятков миль вдоль побережья. Дикари могли располагать столь необходимыми сведениями, но от мертвых получить их невозможно. И потому он распорядился не обрушиваться на дикарей, если только те не нападут первыми. Оставив своих людей, Хэдон в одиночку отправился в поселение. Оно состояло из дюжины маленьких конусообразных лачуг, сделанных из палок и покрытых шкурами. Дикари разбежались, как только незнакомец приблизился к ним, и собрались поблизости на небольшом холме, ощетинившись копьями. Хэдон отважно направился к дикарям, показывая руками, что желает мира. Тут же к нему навстречу пошел худой, темнокожий человек с крючковатым носом, держа перед собой копье с каменным наконечником. Он затараторил что-то на грубом по звучанию, непонятном языке. Хэдон остановился, продолжая делать миролюбивые жесты, потом медленно вынул четки из крошечных изумрудов, подарок Хэдону от жрицы из форта аванпоста. Это был дорогой подарок, но Хэдон надеялся, что он окупит себя. Мужчина мог и не принять, опасаясь, например, что тот несет в себе злую магию, но его жена не удержалась. Она вышла вперед и осторожно взяла четки, затем надела на их на шею.
