Хазарский пленник - [26]

Наступила тишина.

В это время засыпал город, редко где слышался собачий брёх, лишь в кронах ближних лип шумел свежий ветерок.

Калокир отступил от распахнутого оконца и попрощался:

— Что ж, князь, всё в руках бога. Не отчаивайся, в жизни случается хорошее и плохое, и всему приходит конец. Может, ещё свидимся. Мне пора, возвращается сторож.

Тёмная фигура тихо сдвинулась, так что даже шелеста травы не было слышно, скрылась во мраке.

Владимир убедился, что друзья остались одни, и пояснил:

— Олег всю жизнь злобился на мою мамку, Малушу, верил в дурные слухи. Да и с Ярополком мы не дружны. Нет, эти не спасут. Однако странно, что посол Царьграда суетится, советует, а наших ничем не сподвинешь. Спят себе. Как будто и не видят подлого.

— Давайте и мы спать, — отозвался Крутко. — В беде потребна голова свежая, сказано — не казнят, а остальное — стерпим.

Вскоре друзья успокоились, уснули. Лишь Владимир ещё некоторое время ворочался, вслушиваясь в привычные ночные звуки. Мирное поскрипывание колодезного журавля, перекличка далёкой стражи, порывы ветра в листве, звон кузнечиков — всё как обычно, и трудно поверить, что теперь он не в родном доме, а в плену, что счастье и воля остались в прошлом, а впереди невзгоды и лишения. С этими мыслями он и уснул, не отгадав, зачем приходил посол Византии. Какой прок Калокиру помогать пленнику?

Глава седьмая ПЛЕННИК

До Атиля добрались довольно быстро. Известно, когда оглядываешься назад, прошлое кажется скоротечным — даже те дни, что тянулись мучительно медленно. Дорога известна, наезжена, а грубого насилия к Владимиру не применяли. Зачем? Бежать некуда, посему лучше покориться. За время странствия — прошло больше трёх недель, седмиц, с тех пор как пленники ступили на борт лодьи, — повидали многое; сбежать могли, и не раз, но не решились. Теперь же, попав в острог, в ожидании суда ломали голову над беспокойным: что делать?

Подвал, в котором их содержали, к счастью, был сухой, но свежего воздуха в нём мало. А больше всего допекали комары. По вечерам стаи мошкары атаковали пленников, порождая чувство беспомощности. Насекомые летят на влагу жарких тел, а борониться нечем.

— Как думаешь, когда нас примет каган? — спросил Макар, монотонно ковыряя глинистый пол. Он сгребал сухой грунт и присыпал им босые ноги, скрывая тело от комаров. Сидя у стены, свернувшись калачиком, он пытался закутаться, но комары находили ноги, забивались в уши, заставляя его шевелиться.

— Примет! Каган! — насмешливо повторил Крутко, натиравший тело той же сухой глиной, чтоб устранить запах пота. — Да он может и не увидеть Владимира. А мы вовсе неинтересны владыке. Выходит, радуйся.

— И чему же?

— Тому. Какой-нибудь судья, писаришко из родовитых, завтра призовёт Владимира пред грозныя очи, а там уж... как Явь позволит. Думаю, зашлют в дальний угол, на годик, чтоб хлебнули лиха, чтоб просились обратно, детьми малыми, позабыв честь и сором. Вот и всё, что им надобно.

Крутко поспешно надел рубаху на испачканное тело, прикрыл лицо рукавами, присел и с тоской поглядел на столб, вьющийся над головой.

— Год? — задумчиво сказал Владимир и несколько раз хлопнул себя по плечам. Сдул поверженных мучителей и снова спрятал лицо, оплетая голову руками. — Если посмотреть трезво, не так страшно, могут и убить по наущению Глеба, верно? Но мне и года жаль. Жизнь коротка. Год — это один поход на врага. Сколько их дано? Пять, шесть, десяток? А ведь чтоб стянуть Русь воедино, мало и десяти. Мало...

Камера, в которой оказались пленники, тесновата для троих. Есть оконце под потолком да дверь — низкая и узкая, решетчатая, задвинутая с другой стороны на засов. Открывать, просунув руки в щели, нет смысла: всё равно выход охраняется стражниками, как и весь острог, как весь город. Они чужие здесь и языка толком не знают. Куда убегут? Кто их примет?

У входа послышалась возня. Во мраке подвального помещения появление стражи всегда сопровождается светом, копотью, бряцанием оружия, но сейчас этого не было. Вскоре рама двери сдвинулась, распахнулась, и в камеру вошёл человек. Прикрыв за собой, он спокойно оглядел друзей и спросил:

— Русские? Откуда здесь? Да не бойтесь, я сосед. Тоже пленник...

Незнакомец невысок, в его чертах заметна восточная чистота. Брови тёмные, бородка и усы редкие, но аккуратно подправлены, взгляд открытый, и карие глаза внушают доверие. Фигура скрыта привычным для местных жителей халатом, на голове накидка, напоминающая женский платок, на ногах шаровары, сандалии.

— Ты что же, вышел из ямы? — Владимир назвал первое попавшееся слово, не смея сказать: горница. Да и где они сидят, как не в яме? В погребе, в подполе...

— Вышел, вышел, — кивнул незнакомец. — До утра стража не заглянет. Успею вернуться. Кто вы? Как попали сюда?

— Мы-то русские, — хмыкнул Крутко, поднимаясь с пола. — А вот ты кто? Откуда язык знаешь? На купца не похож...

— Погоди, — остановил соратника Владимир. — Погоди, дай сказать... Может, он не враг.

— Враг? — Незнакомец кратко засмеялся и ответил: — Нет, вам не враг. Вы что подумали? Подослан? Вы хранители великих тайн?

— Ну, мало ли... — смутился Крутко. — Скажешь, что пришёл спасти, выведешь отсюда, а там нас продырявят... как мятежников!