Хазарский пленник - [10]
Однако всё изменилось после крещения Ольги, наречённой в христианстве Еленой. Мир с Византией принёс свои плоды, отношения с хазарами разладились, войны возникали раз за разом, и теперь уже Византия подталкивала славян на восток. Может, пора остановиться и понять суть, новая Русь лежит между востоком и западом, поэтому торговые пути по степям и рекам являются лакомым куском. Именно они — цель и предмет посягательств соседей. И хазарская аристократия, иудеи торговцы, и византийская знать — все стремятся прибрать к рукам торговлю.
Всего-то? Тут и согдийцы, и китайцы, и тюрки, и хазары, и всем нужен торговый барыш! Нужно прожить полвека, чтоб понять силу денег. Власть денег удручает. Но от очевидного невозможно спрятаться. Более всего печалит подлость и коварство, коими пользуются посланцы торговых держав. Странно. Ведь основа знати и в Византии, и в Хазарин — это иудеи, беженцы из Персии. Но теперь они враждуют и грызутся, вовлекая в соперничество державы, в которых нашли приют, а также Русь.[4]
Князь вздохнул и отодвинул блюдо. Хватит. Прошло время, когда он рвал мясо жадными зубами, не дожидаясь, пока оно испечётся на угольях. Теперь довольствуется малым. Еда, как и другие плотские наслаждения, не приносит радости. Скверные мысли способны отравить любую сладость, а где взять иные?
Молодой Рогволд, князь полоцкий, дерзит, оспаривает дань. Вятичи напоминают о себе. Облагают купцов дорожными податями, как будто и не знают о княжеском обещании не препятствовать торговле. Да, всюду сталкиваются старое и новое. Новое — устройство державы с единым государем, что разумно, когда есть вера великому князю, его уму и справедливости. Старое — жить в общинном мире, опираясь на единый язык и веру, на проверенные временем обычаи, но обособленными княжествами, каждый надел под своим правителем. Так привычней. Свой князь ближе, понятней, и налоги меньше. И попробуй достучаться до упрямцев, преданных старине, попробуй доказать надобность перемен. Святослав при всяком удобном случае отдаёт земли близким людям, сыновьям или верным посадникам. Для того и вызвал Владимира из Новгорода, благо в северном городе остался Добрыня. Хотел укрепить молодым князем новый надел. А тут история с лошадьми!
Нужно встретиться с хазарскими купцами, просил старшина торгового цеха, и не секрет, о чём станет просить. Верно, о конях! Ещё один повод упрекнуть князя в непостоянстве, требовать справедливости. Денег? Нет, хазарам не нужно серебро, не нужны соболя и куницы, а вот ударить силой киевского владыки по загребущим рукам византийцев мечтают! Выходит, Володко втянул отца в новую свару. И не знает горячий малец, что срывает сватовство, рушит планы связать Олега с византийской принцессой. Задумано приблизить Владимира, передать ему Овруч, всё уж приготовлено, всё слажено, а тут кони! Хазаре! Препирательства! Не ко времени. Нет, не ко времени. Напрасно кланялся Фоке, радовался доброму ответу. Какая свадьба в пору скандала? Что подумает невеста о семье мужа? Конокрады — вот что подумает!
— Вели звать хазар, — заявил князь, присев у окна, в светёлке, где частенько приходилось ругаться — мириться с нахрапистыми посланцами дальних держав.
Пока чужаков не было, обсудили с воеводой слухи о печенегах, но сторожевые костры молчали, и проверить злую весть ещё не успели.
— А что Переяславец? Как там, тихо? — спросил Святослав, мечтавший перебраться на Дунай и тем обезопасить столицу от постоянных набегов степных соседей. Мысль о расширении державы казалась ему своевременной, ведь поселений славян на Дунае немало, но всё требовало средств. По-умному, надо бы оставить Киев Олегу. Не Ярополку, не воеводе — посаднику. Олег спокоен, нетороплив, вдумчив. А Ярополк хоть и старше, да чужой. Теперь-то видно: Глеба сын, Глеба. Один корень, да ветка иная. А Владимир — самый юный, самый проворный, ещё мал. Молод, всё ещё не видит дальше собственного носа. Овруч ему как раз в пору. Мал город да коренаст. Народ упрямый, жилистый, с такими не каждый поладит. Ничего, Владимир чист помыслами, его примут. Ещё и просить будут, чтоб не уходил, не покидал.
— Тихо, — неуверенно ответил воевода. — Зато в Царьграде зачинается. Он оглянулся, хотя и знал, что поблизости никого не может оказаться, негромко пояснил: — Император Фока прижал духовенство. Нужно армию содержать, флот, опять же — арабы наседают. Пишут, армии угодил, да армия далече, а монашество под боком. В столице недовольство. Привыкли жить на широкую ногу, вот и привередничают. А как же, пуп мира, ромеи!
— Армию голодом морить ещё опасней, — заметил Святослав, думая о своём.
— Как поглядеть! — возразил воевода. — У Рима была армия, а развалились напрочь, ибо столица прогнила. Это как хвороба — источит нутро, и что проку в крепких костях? Много трухи, да мало сена!
В залу вошли двое: старшина хазарского посольства и кто-то из купцов, Святослав не знал его имени. «Ну вот, — подумал князь, — явились по мою кровь!»
