Хасинто. Книга 1 - [6]

Сеньор поднял кубок и сделал несколько быстрых глотков.

— Как поживает ваша матушка? В последний раз я видел ее довольно давно.

Какое ему дело?! Оставил бы в покое со своими расспросами!

— Хорошо, сеньор. Она много читает, молится, а еще вышивает чудесные гобелены. По саду часто гуляет. По-прежнему скорбит по отцу — так и не сняла траур, — но принимает свое горе со смирением. — Вроде он сказал именно то, что нужно, то, что де Лара хотел услышать.

Хасинто отхлебнул вина, весьма сладкого и терпкого, и теплая волна прокатилась от горла к животу. Дон Иньиго все не унимался:

— А братец как? Уже подрос, наверное? Вовсю ездит верхом, охотится и играет в рыцарей?

Хасинто не удержался от улыбки, вспомнив кучерявого Санчито. Когда вернулся из монастыря, мальчишка бросился навстречу не с объятиями, а с деревянным мечом и криком: «Сдавайся, сарацин!» Улыбнувшись еще шире, Хасинто глотнул вина и ответил:

— Он славный, наш мальчик, веселый и смелый. Как-то раз на дурно выезженную лошадь взобрался, та его, понятно, сбросила. А Санчито даже не заплакал. Кровь утер и давай требовать, чтобы его опять на ту же кобылу усадили. А еще…

Хасинто осекся, недовольный своей говорливостью — почти мальчишеской. Не стоило забывать, что он за столом не просто сеньора, а соперника в любви. Нечего откровенничать.

— Ну так что еще?

— Нет, ничего… Я уже сам забыл, простите.

— Не страшно.

Паж снова наполнил кубки. Иньиго Рамирес одобрительно кивнул и велел:

— Пусть несут следующее блюдо. — Затем, повернувшись к Хасинто, спросил: — Все ли ладно у вашей сестрицы? Мне довелось быть гостем на их венчании с идальго де Руэда, а потом и на крестинах их девочки. Тогда донья Пилар выглядела довольной.

Любопытно: Хасинто тоже был и на венчании, и на крестинах, но дона Иньиго не запомнил. При том, что ему не могли не указать на рико омбре, тем более на того, чьим вассалом был род Варгас. Ну, ладно на свадьбе… Его в ту пору, как и Санчито, больше интересовали игры в рыцарей, чем сами рыцари. Но потом, на крестинах, через целых пять лет? Ведь его тогда подвели к сеньору и представили — сейчас Хасинто это вспомнил. Удивительно! Он был достаточно взрослым, чтобы запечатлеть лицо Иньиго Рамиреса в памяти — но забыл. Наверное, из-за Мариты. На том празднестве он видел лишь ее… Все его внимание, все думы, мечты, восхищение посвящались ей одной. А что если де Лара заметил Мариту тогда же?

— Мой сеньор, а вам представили Марию Табиту де Рохес в тот же день, на крестинах? Тогда вы познакомились с ней… с сеньорой… де Лара… с вашей женой… сеньорой нашей… — Хасинто задал неприличный вопрос и сам это понял. Увы, с запозданием: вино затуманило голову. Теперь он не знал, как выкрутиться. Потемневшее хмурое лицо сеньора не добавляло уверенности. — Я хотел сказать… спросить…

— Так как поживает ваша сестрица? — прервал его дон Иньиго. Выглядел он раздосадованным, но Хасинто рад был перевести речь на другое.

— Я давно ее не видел, мой сеньор…

Он чуть не добавил «и не хочу видеть», но спохватился. О холодной, чопорной, набожной как монахиня Пилар у Хасинто остались не лучшие воспоминания. Когда старшая сестра замечала его шалости, то поджимала губы, цедила что-нибудь нравоучительное — из молитвенника, вестимо, — а потом бежала жаловаться родителям. Когда же отец умер, Пилар надоумила матушку отправить Хасинто в монастырь. В ту пору она восхищалась каким-то епископом-воителем, вот и мечтала, что брат изберет ту же стезю. А матушка взяла и согласилась! Из лучших побуждений, конечно, потому что хотела дождаться, когда де Лара соблаговолит взять ее старшего сына в услужение. Тьфу! Обидно.

Не то чтобы Хасинто не нравилось в монастыре — в конце концов, святые отцы выучили его читать и писать. Вот только рыцарю это ни к чему. Его путь — война. Правда, кабальеро Антонио, живущий при монастыре, обучал знатных воспитанников биться на копьях и мечах, но лишь в свободное от книжных занятий время. А его, этого времени, было не так-то много.

— Неужели вы совсем ничего о сестрице не знаете? — спросил сеньор, выдернув Хасинто из мыслей.

— Что?.. А, да… Знаю, что здоровы все: и Мария Пилар, и муж ее Альфредо Бермудес, и маленькая Кончита.

Сеньор, похоже, даже не услышал ответа. Молчал, глядя куда-то вдаль. Хасинто же кольнуло любопытство.

— Дон Иньиго, а с матушкой моей вы на венчании Пилар познакомились? Или раньше?

Вошли слуги, внесли и поставили на стол новое блюдо — на этот раз перепелов. Казалось бы, теперь ответа не дождаться — сеньор просто забудет вопрос, а Хасинто не отважится переспросить. Однако де Лара ответил:

— Раньше, намного раньше. Это случилось через несколько лет после того, как сюзерена нашего Альфонсо[8] венчали императорской короной. В тот год он призвал нас к мечу, и мы отправились на сарацинов… — Де Лара опять уставился вдаль, но взгляд не выглядел отсутствующим. Вроде сеньору нравилось вспоминать и рассказывать. — Ваш отец сражался рядом со мной, потом мы вместе возвращались. Да только пока добрались до родных краев — зима грянула. И, скажу я вам, страшной она выдалась, зима эта. Дожди шли днем и ночью, дороги — не дороги, а болота. Кони, и те по колено вязли. Я загостился у вашего отца: его владения были ближе моих — тогда и познакомился с вашей матушкой. А через несколько лет и с вами. — Улыбнувшись, он пояснил: — Ну, вы еще карапузом были. Я вас вот на этой ноге качал. — Де Лара вытянул правую ногу, два раза поднял ее и опустил. — Вы, наверное, думали, будто она конь. — Он рассмеялся. — Но, конечно, этого не помните. Однако ваш батюшка уже тогда очень вами гордился, я это видел. Повезло вам с ним, а мне с наставником… Славный рыцарь. Не только храбрый и могучий, но и добрый, справедливый, щедрый. До сих пор по нему скучаю…