Хасиб и Царица змей - [9]

Сначала Хасиб не обращал на это никакого внимания, потом стал этому удивляться, а потом и испугался. Конечно, в том, что тебя не кусают пчелы или осы, нет ничего плохого, но когда только вчера родившийся щенок старается уползти как можно дальше от тебя, поневоле задумаешься. Сначала Хасиб заметил столь удивительное поведение щенка, потом увидел, как из дома уходят пауки, потом… А потом Хасиба попытался укусить тарантул.

Огромный паук появился в доме вскоре после того, как домашние пауки покинули его. Матушка Хасиба, добрая душа, порадовалась тому, что исчезла паутина и теперь не нужно тратить поистине все свободное (да разве бывает такое у женщины и хозяйки?) время на то, чтобы смахнуть ее с потолка и вымести из углов. Но появившийся тарантул столь сильно напугал ее, что она была бы только рада стенам, затканным паутиной до самых стропил.

Хасиб преотлично запомнил то утро, когда, перебирая своими отвратительными ногами, страшный ядовитый паук приблизился к нему. Казалось бы, сейчас свершится неизбежное, но… Но паук, настоящее чудовище, лишь приблизился к мальчику. Более он не мог, казалось, ступить и шагу. Он словно наткнулся на стену. И… упал замертво, навсегда покинув мир, в котором обитал Хасиб.

Конечно, мальчишка с тех пор множество раз спорил с приятелями, что сумеет напугать страшного дворового пса соседей или заставит коня стражника повернуть на полном скаку. Спорил и – кто бы сомневался в этом! – выигрывал любой спор.

Но никогда и никому этой своей второй тайны не открывал.

Быть может, так бы все и продолжалось долгие и долгие годы; быть может, все бы забылось, если бы не желание мудрого Саддама учить Хасиба.

Макама шестая

– Да благословит Аллах всесильный и всемилостивый этот дом! Да воссияет мудрость его обитателей во веки веков!

– Здравствуй, мальчик мой! Входи.

Хасиб робко вошел в комнату, более других уставленную книгами, заваленную свитками и загроможденную непонятными механизмами.

– Матушка просила вам передать вот это, учитель! – Он протянул Саддаму деревянную тарелку с горкой пышных сдобных лепешек. – Она только утром испекла их… А еще она просила передать, что лепешки теперь всегда печет только так, как ее научила почтенная Мадина, да пребудет ее душа у престола самого повелителя всех правоверных.

– Спасибо, Хасиб. Мне радостно слышать, что добрые дела, когда-то сотворенные моей умершей прекрасной женой, живут и радуют соседей.

В комнате повисло молчание. Должно быть, Саддам ушел по дороге своих воспоминаний очень и очень далеко от дня сегодняшнего, ибо лицо его, обычно замкнутое и суровое, разгладилось, в глазах заблестела жизнь, и даже спина, чуть согнутая под тяжестью печалей и лет, распрямилась.

Молчал и Хасиб. Он робел перед своим учителем и не знал, чего же ему ожидать от него. А еще он удивлялся, зачем отцу понадобилось отдавать его, Хасиба, и так будущего отцовского подмастерья, в учение к мудрецу – ведь он же не собирается становиться ни писцом, ни просто знатоком всяческих наук… Увы, как далеки бывают наши намерения от того, что уготовила нам судьба!

– Ну что ж, мой юный друг, приступим. – Голос почтенного Саддама прозвучал столь неожиданно, что мальчик вздрогнул. – Для начала мне хотелось бы знать, что ты умеешь?

И начался более чем суровый экзамен. Он продолжался так долго, что Хасиб успел и покрыться потом, и проклясть всех мудрецов мира вместе с их мудростью, и примириться с тем, что эти мудрецы живы, и почувствовать, что обильный пот высох. Наконец Саддам-мудрец удовлетворенно кивнул.

– Ну что ж, мой друг, я доволен. Ты, конечно, не самый умный из тех, кого я некогда пытался назвать своим воспитанником, но это и к лучшему. Ты способен к тому, что нужно от ученика. И потому я говорю тебе – добро пожаловать, мальчик! Завтра начнутся наши штудии. Не забудь взять калам и чернильницу. А вот Алкоран брать не нужно – у меня есть, причем столь же древний, сколь и вечно молодой.

– Алкоран? – с некоторым удивлением повторил Хасиб незнакомое слово.

– Вы называете эту книгу Кораном. А Алкораном он звался в те времена, когда я был не старше тебя… И – Сулейман-ибн-Дауд, мир с ними обоими – как же это было давно!

– Расскажи мне о тех днях, учитель!

– А матушка не будет беспокоиться о тебе, малыш? Ведь солнце уже садится.

– Матушка знает, что я у тебя. И потому ей беспокоиться незачем. Очень давно, когда я был молод…

При этих словах ученика уважаемый Саддам усмехнулся.

– …Когда я был молод, я понял, что проще говорить матушке всю правду. Ну, или почти всю. Если я хочу с мальчишками пойти в пустыню, я всегда говорю ей об этом. И она не беспокоится, потому что знает, где меня искать.

– Я могу поспорить на самый огромный арбуз самой богатой бахчи, мальчик, что ты ей говоришь далеко не всю правду. Что ты, к примеру, собираясь в пустыню с друзьями, говоришь, что будешь у своего приятеля, к примеру, Мадмуда… И, думаю, даже полусловом о пустыне не упоминаешь.

– Увы, это так… Но ведь нам надо щадить наших близких, верно?

– Щадить надо, но все же, полагаю, разумнее будет открывать матушке чуть больше правды. Ибо пустыня – место более чем опасное. Конечно, стайке мальчишек там пугаться почти нечего, но все же… Ведь ты же знаешь историю моего появления здесь?