Harmonia cælestis - [41]

138

Мой отец, неизвестно уж почему, вырос в Веспреме. Поэтому на слово «виадук» у него была аллергия. Когда кто-нибудь говорил ему: «виадук», в голову ему бросалась моча и он бил наотмашь. (Мой отец, неизвестно уж почему, вырос в Дебрецене. Поэтому на слово «кальвинист» у него была аллергия. Когда кто-нибудь говорил ему: «кальвинист», в голову ему бросалась моча и он бил наотмашь.) (Мой отец, Берлин, Рейхстаг, бил наотмашь.) (Мой отец, Москва, ГУМ, бил наотмашь.) (Мой отец, Нью-Йорк, небоскреб, бил наотмашь.) (Мой отец, Будапешт, площадь 7 ноября, бил наотмашь.) (Мой отец, Афины, logariazmo parakalo[42], бил наотмашь.) (Мой отец, Вифлеем, ясли, бил наотмашь.) (Мой отец.) (Бил наотмашь.) (…)

139

Ежегодно на Пасху, начиная с 1962 года, в местечке Сан-Педро-де-Кутуд, что к северу от Манилы, на глазах многочисленных верующих, журналистов и любопытствующих, нескольких моих отцов-добровольцев распинают на кресте. Кающимся за свои грехи либо страдающим ради исцеления болезных родичей моим отцам (как верующим, так и атеистам) вбивают в руки и ноги, меж костяшек пальцев, тщательно продезинфицированные десятисантиметровые гвозди. И от двух до десяти минут мой отец висит на кресте. Иерархи филиппинской церкви уже неоднократно поднимали голос протеста против этого ритуала, big deal[43]!

140

Смерть моего отца была отнюдь не закономерной. Он мог бы скончаться от тысячи разных других причин. Можно было бы сюда примешать и политику: в самом деле, как мог человек с двумя дипломами о высшем образовании стать мотористом насосной станции в захолустной области Зала, если не по вине коммунистов? Все это было бы справедливо, даже если мы стали бы манипулировать датами, утверждая, что случилось это уже после 1989-го (или задолго до 1945-го); случилось же следующее: вскоре после полуночи на делянке G-2 торфоразработок, что у селения Этрет, в одной из бытовок загорелась буржуйка. Мой отец-моторист, проснувшийся от пожара, схватил печку в охапку и бросил ее в находившееся рядом озеро. И все было бы в полном порядке (если не считать обстоятельств жизни моего отца и упомянутого пожара), да только, переусердствовав, мой отец загорелся сам. И тогда, применив к себе ту же самую процедуру, что и к буржуйке, он бросился в озеро и потонул вслед за нею. Потонул, не приняв во внимание, что всякое обобщение распространяется на его части, иными словами, буржуйка, охладившись в воде, пошла ко дну, и отец, охладившись в воде, пошел, вслед за нею, ко дну. В субботу, после полудня, тело несчастного извлекли из озера вызванные из Надьканижы пожарные.

141

Эрвин Шрёдингер поместил моего отца в закрытый ящик. Ситуация такова: помимо моего отца, в ящике находится механизм, содержащий радиоактивное ядро и емкость с отравляющим газом. Параметры эксперимента подобраны так, чтобы вероятность того, что ядро распадется за 1 час, составляла 50 %. Если ядро распадется, оно приведет механизм в действие, он откроет емкость с газом, и мой отец умрет (оплаканный его женой, точнее сказать, вдовой, четырьмя сыновьями, пятью невестками, постоянно меняющимся количеством внуков, а также бесчисленными поклонниками и поклонницами). Вопрос Шрёдингера заключается в следующем: непосредственно перед тем как мы вскроем ящик, дабы установить, жив ли мой отец или мертв, можем ли мы сказать: находится в нем живой мой отец или мертвый? Ответ следующий: в этот момент мы не можем сказать, что мой отец жив, и не можем сказать, что он мертв. В лучшем случае, если уж непременно надо что-то сказать, мы можем ответить, что мой отец либо жив, либо мертв, то есть имеется 50-процентная вероятность того, что он жив, и 50-процентная вероятность того, что он мертв. Это — все, что мы можем сказать. Естественно, когда мы откроем ящик, то увидим в нем либо живого, либо мертвого моего отца. В первом случае мы сможем сказать со 100-процентной уверенностью, что он жив, а во втором — со 100-процентной уверенностью, что он мертв. Но тогда возникает вопрос: если после открытия ящика мы найдем, что мой отец мертв, можем ли мы утверждать, что смерть моего отца была объективной реальностью уже до вскрытия ящика? Ведь если бы мы его не открыли, то мой отец еще целый час с 50-процентной вероятностью жил бы как у Христа за пазухой. Во всяком случае, для каждого наблюдателя ящик вел бы себя так, как если бы в нем с 50-процентной вероятностью жил отец, мой отец. Возможно ли, что наблюдение как таковое, сыновнее наблюдение, может убить моего отца или, напротив — при счастливом стечении обстоятельств, — возвратить его из 50-процентного небытия? Вот почему запрещается трогать отца. Кому хочется стать отцеубийцей, даже если вероятность успеха всего 50 процентов? Бедный Шрёдингер предложил отнести свой ящик к перекрестью трех дорог, но сам нести его отказался, дескать, плохо с ногами, воспалились стопы и распухли лодыжки.

142

Комментируя этот пассаж, мой отец скромно заметил: боюсь, все мы являемся кошками Шрёдингера, и время от времени некий благожелательный, исповедующий любовь, странный, дряхлый, с густой бородой господин, вытянув руку из-за облаков, где небо, по выражению моего отца, всегда голубое, приоткрывает ящик, в котором и кот, и датчик, и ядовитый газ, и частица радия (я говорю «и», говорит мой отец, просто в шутку, потому я говорю, не вдаваясь в дебри теоретической физики), и весело вопрошает: Как живешь, сын мой? И мы отвечаем: с определенной степенью вероятности. Так сказал мой отец.