Харизма - [2]

Если бы не подарок таиландского короля, обработать письма с синтетическими портретами было бы невозможно.

А так на двух машинах письма свезли к дому № 16 по Пушкинской улице, где проживает инициатор эксперимента профессор Минц.

Трое суток Минц с помощью и соседей, и приходящих добровольцев вскрывал конверты и показывал портреты компьютеру.

В шесть тридцать вечера четвертого дня компьютер издал характерный звук свершения, который отозвался в любопытных сердцах многочисленных зрителей, которые собрались во дворе.

А еще через десять минут Минц вынес получившийся портрет во двор и показал народу так, как некогда палач показывал голову казненного самозванца или повитуха — новорожденного наследника престола.

— Вот он, идеальный лидер нашего государства, — сказал с крыльца Минц, держа листок перед собой и выглядывая из-под него. — Вот он — ваша воплощенная мечта, составленный вашей волей из кусков лиц самых знаменитых людей.

И тяжкий вздох разочарования прокатился по двору, вылетел на улицу и понесся к лесу.

Вечерело, лужи подмерзли, снег еще таился в тени домов и под елями.

— Провал, — сказал Удалов.

Люди уходили, унося свое разочарование.

— Мне их не жалко, — сказал Минц. — Ведь тьма всегда сгущается перед рассветом, как говорят революционеры.

— А мне жалко, — сказал Удалов. Он взял запасной лист и всмотрелся в лицо, одновременно самоуверенное и жалкое, решительное и робкое. — Такой вождь нам не нужен.

— Ты мне жалок, Корнелий, — сказал Минц. — Ты не умеешь заглядывать в будущее и пробиваться неначертанными путями. Пошли ко мне, а то простудимся.

Они вошли в кабинет к Минцу.

Минц стал варить свой фирменный желудевый кофе, который ему присылал бразильский президент, обязанный Минцу деликатным советом.

В кабинете было тепло. И светло.

Портрет идеального президента лежал на столе.

Портрет был Удалову неприятен. Но он с трудом смог оторвать от него взор и посмотрел на портрет идеальной ведущей. И тоже не получил удовольствия.

— Ох, как ты ошибаешься, Лев, — сказал Удалов.

— Операция не кончилась, — ответил Минц. — Как мы ее с тобой назовем?

— Смотря в чем она будет заключаться.

— Она будет заключаться в разноске туфелек по квартирам Золушек, — сказал Минц.

— Понял! Значит, операция называется «Золушка»!

* * *

Прежде чем начать операцию «Золушка», Минц дал городу две недели, чтобы все привыкли к жизни с новым портретом.

Удалову было трудно поверить в это, но куда бы он ни зашел, он встречал глазами газетную страницу с портретом не известного никому синтетического человека. Никому он не нравился, никто его не любил, но отделаться от него было невозможно.

— Это называется харизмой, — объяснил Минц Удалову. — Слово это иностранное, не надо путать с химерой. Значит оно — дар Божий. А дар Божий или есть, или его нет. Среднего не бывает. Как в музыке. Мы с тобой что ищем в нашей Золушке? Мы ищем в ней дар Божий национального лидера. А его с первого взгляда не увидишь — это область чувственная. Ты походи по домам, увидишь, что никому наш с тобой…

— Не наш с тобой. Я тут ни при чем!

— Пускай будет только мой! Мой портрет никому не мил, а вот выкинуть его никто не решается. Так что пошли.

— Куда?

— По домам. Сегодня десять бригад отправляются по домам Великого Гусляра, чтобы отыскать человека, который схож с портретом.

— А если такого нет?

— Тогда будем искать в районе.

— А если и там…

— Не беспокойся. Отправимся в область. У нас же теперь есть хрустальная туфелька.

— В каком смысле?

— В смысле обыкновенном. Будем обходить, сравнивать. Сравнивать и обходить.

Удалов посмеялся над другом.

На следующий день с утра Минц его разбудил. Была суббота, день свободный, но не очень солнечный, а так, дождь со снегом. Никак весна не разойдется.

Несмотря на воркотню Удалова, Минц, одетый надежно, тепло, но торжественно, как на зимние похороны, повел друга на площадь Землепроходцев. Там уже собрались добровольцы-поисковики «Золушки». Некоторых Удалов знал. Например, супругов Савичей, редактора Стендаля. Стендаль раздавал всем схемы участков, которые им выделялись. Минцу с Удаловым достался участок вдоль речки, от пристани до музея. А также трехэтажка-полухрущоба, построенная на месте устаревшей по дизайну церкви Николая Чудотворца XIV века.

Теперь люди стали осторожны, агитатором не назовешься, не пустят. Приходилось говорить все задание в замочные скважины. Иногда двери открывались, иногда нет. Но чаще открывались, потому что Минц с Удаловым — люди пожилые и многим лично знакомые.

Затем наступал самый ответственный момент.

Минц доставал заветное изображение и задавал собравшимся вопрос, есть ли среди домочадцев человек подобной внешности.

— Нет, — отвечали ему домочадцы. — На что нам такой?

— Нет, — говорили в другом месте. — Неужели его разыскивает милиция?

— Этот человек, — терпеливо объяснял Минц, — обладает харизмой. Он — ваш политический идеал. Только вы сами за вашей тупостью и отсталостью об этом не догадываетесь.

Но люди лишь разводили руками.

И кинув взгляд на портрет этого самого человека, как правило, висевший на стенке в большой комнате, а порой и в туалете, Минц с Удаловым покидали квартиру, чтобы постучаться в следующую.