Харам Бурум - [78]

– И не надо вдаваться. Я и так все знаю. Невидимые наблюдатели. Тайное правительство. Легенды о вас врут только в одном.

– И в чем же?

– Да в том, что вы ни во что не вмешиваетесь. – Вездеход отхлебнул чай. – Сладкий. Наверное, и с сахаром у вашего брата никаких проблем?

– Грех жаловаться, друг мой, грех жаловаться… Ты в чем меня упрекаешь?

– Да нет… Просто… Я не имею права требовать, чтобы ты раскрывал мне свои секреты.

– Тем более что это не мои секреты.

– Ага. Спасибо, что подлечили.

– «Спасибом» не отделаешься. Из-за того, что я за тебя поручился, придется сменить странствия на кабинетную работу. Такова участь всех, кто засветился.

– Строго у вас.

– На том и стоим. Ничего страшного, появится время что-нибудь сочинить. Кстати, где посеял плеер, который я тебя подарил?

– Не посеял. Разбил. Но он мне очень пригодился.

– Что ж, тогда держи. – Добровольский достал из-за спины черную сумку, расстегнул клапан и протянул Вездеходу новый плеер. – С этим – бережно. Другого презентовать не смогу – мы больше не встретимся.

– Обещаю. На кассете есть песенка с моими любимыми бессмысленными словами?

– Конечно, есть. Я ее тоже очень люблю. – Макс встал. – Ну, брат, мне пора. В твоем рюкзаке запас еды на первое время, патроны и еще один подарок – новая бейсболка.

Вездеход тоже встал. Пожал Добровольскому руку. Хотел сказать «прощай», но в последний момент передумал.

– Харам, Макс!

– Бурум, Вездеход!

Перед тем, как повернуться к карлику спиной, человек в черном вскинул сжатую в кулак руку.

Карлик долго смотрел вслед навсегда уходящему из его жизни другу. Навсегда?

А разве есть в жизни то, что бывает навсегда?

Эпилог

Станция «Войковская», или по-новому «Гуляй-Поле», жила своей не то чтобы размеренной, но вполне обычной жизнью.

Старые анархисты Батьки Нестора, в прошлом дяди Миши, обсуждали труды Бакунина и Кропоткина за стаканом самогона под черным флагом с черепом и скрещенными костями с надписью «Воля или смерть!».

Хозяйственники, на чью долю выпало снабжение центральной анархической станции продовольствием, готовились отправиться на подвластные «Войковской» станции за свининой.

Кто-то не очень музыкально затянул негласный гимн метроанархистов, жалуясь на то, что «вторая пуля в сердце ранила меня», но утверждая, что «с нашим атаманом не приходится тужить».

Молодежь подтягивалась к «качалке», чтобы порезвиться с железом, готовя мускулы для новых нападений-экспроприаций на станции Красной Линии или Ганзы.

Сам же Нестор, некогда провозгласивший популярный лозунг «Бей Ганзу, пока не покраснеет, бей красных, пока не поганзеют!», мирно отсыпался после вчерашней попойки, где до хрипоты спорил с противниками пути анархического развития а-ля Махно.

Пока победа осталась за Нестором и его соратниками, но по всему чувствовалось – это ненадолго. «Гуляй-Поле» окончательно стало костью в горле метрокоммунистов и очень раздражало Содружество Станций Кольцевой Линии.

Популярность Нестора-Миши падала и грозила обрушиться ниже плинтуса.

Назревала революция, и чтобы предотвратить ее, необходимо было что-то менять в системе анархической вольницы метро.

Срочно требовалась некая акция, которая бы сплотила анархистов. Идеологически обоснованная и направленная против главных врагов. Каких? Нестор долго выбирал между Ганзой и Красной Линией.

По всему выходило, что коричневых цеплять не стоило и следовало сосредоточиться на коммунистах Москвина.

Прегрешений, за которые их стоило бы наказать, было выше крыши, но на этот раз требовалось очень конкретное обвинение, а не просто старые песни об идейных расхождениях.

Глава анархистов и не предполагал, что этим утром ему на блюдечке с голубой каемочкой преподнесут и нужную идею, и очень веский повод для диверсии, направленной против красных.

Не мог знать Нестор и того, что удар, направленный им в самое сердце епархии Москвина, изменит судьбу «Войковской», да и всего метро навсегда.

Судьба приближалась в эти минуты к станции «Гуляй-Поле» в виде приземистого толстячка в накидке цвета хаки. Лица человека разобрать было невозможно из-за полумрака туннеля и опущенного на самые глаза капюшона.

Когда толстячок разглядел впереди блокпост, он остановился и вздохнул. С минуту стоял на месте, набираясь храбрости, а затем вышел на середину туннеля и двинулся вперед решительным шагом.

В двадцати метрах от блокпоста мужчина откинул капюшон и распахнул накидку.

Стали видны галифе темно-синего цвета, китель с ромбиками в петлицах и фуражка с краповым околышем. Толстяк был очень смелым или очень глупым: за появление на «Войковской» в форме офицера НКВД он мог не отделаться только выбитыми зубами.

Начальник блокпоста, пожилой анархист, сидел на мешке с песком, опершись рукой на станину пулемета, и клевал носом в ожидании окончания дежурства. Когда под сапогами толстяка захрустел гравий, анархист поднял голову, выпучил от изумления глаза и вскинул автомат.

– Мать твою! Вот это номер! А ну стоять! Стрелять буду!

Толстяк остановился. Не дожидаясь приказа, поднял руки.

– Я без оружия.

– Это славненько. Чьих будешь?

– Звать Никитой. Перебежчик с Красной Линии. Мне нужно срочно встретиться с вашим Нестором. Хочу передать ему важные сведения.