Хаос звезд - [59]

Я нахожу наше огромное дерево рядом с лестницей, и забираюсь в корни, желая провалиться в них. Моё сердце — не камень. Моё сердце — песок и его смыло жёсткой волной Ориона, разбросав и растеряв.

Трясущимися руками я достаю свой телефон. Моя мать должна знать об этом. Ей нужно знать, что есть и другие боги, и они знают о нас. Возможно, это было оно. Скорее всего — это было оно. Угроза может скрываться где угодно.

— Вот ты где, — говорит острый, как нож, гортанный голос, и только тогда я, наконец, ощущаю солёную, набухшую сухость в задней части горла, которая преследовала меня.

Так же пахнет забальзамированное тело.

— Анубис, — шепчу я и смотрю наверх, встречаюсь со светящимися в темноте глазами шакала. — Что ты здесь делаешь? — Я не думала, что что-то ещё может шокировать меня сегодня, но обнажившиеся в улыбке острые клыки Анубиса доказывают обратное. — Моя мать прислала тебя?

— Исида не знает, что я здесь.

— Если она не посылала, тогда почему ты…

— Всему своё время. — Он наклоняется, берёт мой телефон и раздавливает его между своими мощными лапообразными ладонями. — Не хочу, чтобы ты звонила мамочке и портила сюрприз. А теперь — я слишком надолго застрял в этой бездушной стране, и сегодня я получу то, за чем пришёл.

Хаткор была не права — твоё существование не такое уж и бесполезное.

Он хватает мою руку и тянет так сильно, что у меня перехватывает дыхание от боли.

— Айседора?

Мы оба оборачиваемся. Тайлер стоит на мосту и перегибается через перила, пытаясь разглядеть нас в темноте.

— Всё в порядке? — Спрашивает она неуверенным голосом.

Анубис сжимает руку ещё сильнее и шепчет низким голосом мне в ухо.

— Ты ведь знаешь, что я сделал с водителем? Я забальзамировал его органы, когда они ещё были в нём. Если дорожишь жизнью подруги — скажи, чтобы ушла.

Я глубоко сглатываю, чтобы подавить растущую во мне панику. Я никому не позволю причинить боль Тайлер.

— Всё прекрасно.

— Кто это?

— Мой брат, — я запинаюсь. — Сводный брат.

— А-а, — нотка сомнения присутствует в её голосе.

— Он подвезёт меня до дома. Увидимся завтра.

— Хорошо. — Она колеблется. — Ты молодчина!

— Спасибо. — Я с трудом выталкиваю слова из-за пересохшего горла от запаха Анубиса.

Она задерживается, словно хочет урвать ещё несколько болезненно долгих секунд, затем машет и идёт на парковку. Анубис тащит меня вверх по деревянной лестнице и через дорогу. Я настолько привыкла к тому, что была здесь очень высокой; он же возвышается надо мной, и я чувствую себя бессильной, как ребёнок.

Мы обходим музей и подходим к задней двери.

— Я знаю, у тебя есть ключи, — говорит он.

Я даже не притворяюсь, что это не так. Моя голова слишком занята выяснением того, чего он хочет. Я всегда воспринимала его только как похотливого слизняка, но я недооценила коварства под его лицом шакала.

Я открываю дверь, и мы проходим через теперь уже пустой музей. Охранник, тот, что с козлиной бородкой и добрыми глазами, смотрит на нас со своего стула у лестницы. Я улыбаюсь.

Хоть моя улыбка больше напоминает посмертную маску, она действует, потому что я вижу, как в его фигуре пропадает напряжение.

— Забыла сумочку.

Он машет нам и пропускает, и вот мы оказываемся в чёрном как смоль зале — моём зале, где лишь несколькими минутами ранее Рио разбил мне сердце.

Я смеюсь задыхающимся от отчаяния смехом.

— Что смешного? — Огрызается Анубис, пытаясь отыскать выключатель.

— Думаю, мне следовало бы позволить ему дочитать его глупую поэму. — Потому что, каким бы греческим вруном он не был, он бы ни за что не заставил мою душу сжиматься от холодного, высушенного солью ужаса, как это делает Анубис. Я чувствую, как из него тянутся щупальца темноты, хватаясь за меня.

— Где свет? — Рычит он. Его челюсти лязгают, когда он «отгрызает» конец предложения.

Я наклоняюсь и щёлкаю выключатель.

— Ты ничего не можешь взять отсюда. Тронешь что-либо, и раздастся вой сигнализации. — Я недолго размышляю над тем, чтобы самой включить сигнализацию, но не хочу, чтобы пострадал охранник. Он этого не заслуживает.

Теперь понятно, что всё это время Анубис гонялся за чем-то, что находилось в этом зале.

Погром в доме Сириуса, нападение на водителя, глаза, которые я чувствовала повсюду на себе; он ждал подходящего момента, чтобы подобраться к маминым артефактам. И я понятия не имею зачем.

Он был в нашем доме в Абидосе бесчисленное количество раз, и подобный хлам всегда был на виду.

— Мне ничего и не надо. — Он дотаскивает меня до самой большой фрески, к той, на которой моя мать, Гор и бог солнца. И тогда он начинает таращиться на неё, исследуя, словно пожирая её своими глазами.

— Что ты ищешь? — Я стараюсь увидеть то, во что он всматривается.

Низкое рычание в глубине его горла и его рука крепче сжимает мою руку, теперь ноющую и трескавшуюся от сухости.

Решаю больше ничего не спрашивать.

Почему эта фреска? Он что, покинул свои владения в Египте, чтобы пялиться на эту тупую картину, в которой рассказывается история, которая всем известна? Я смотрю на изображение матери, на ястребоголового Гора, на лежащего Амона-Ра. Ничего больше нет!

Потом я замечаю, как губы Анубиса еле заметно шевелятся, словно он пытается что-то прочесть. Я смотрела не туда. Его внимание приковано к иероглифам, которые окружают фигуры — тем, которые только я могу прочитать, потому что только я знаю, как расшифровать мамины рукописи.